Я кривлюсь.
Он смеется.
— Тогда поблагодари Калдона за хорошую еду. А твои дядя с тетей кажутся очень гордыми, — выражение его лица становится серьезным. — Как, по-твоему, прошел тест?
— Честно? Понятия не имею, — я сглатываю. — Но Винсент…
— Мама рассказала мне сегодня вечером, как только я вернулся, — Лют впивается в меня взглядом и проникает вглубь — словно пытается что-то прочитать или, может, сказать мне что-то, я не знаю. Наконец, его голос дрожит, словно от усталости. — С наступлением хорошей погоды нам с людьми отца пришлось выйти на рыбалку. Ушел сразу, как пришел в себя после ягодного яда, и только что вернулся, — его рука соскальзывает с волос вниз, чтобы взять мою ладонь, которую он сжимает и ждет моего ответа.
Но я не отвечаю, потому что, если сделаю это, то, наверное, обниму его прямо здесь. Забыв о вечеринке, забыв о людях. Вот чего я хочу.
Он, должно быть, читает мои мысли, потому что кивает, притягивает меня к себе и прижимает к груди так же, как я прижимала маму последние несколько месяцев. Я дрожу и вдыхаю его соленый запах, и даже с обещанием, что новое лечение, которое папа нашел для мамы, или лекарство, над которым я работала, может быть разработано вовремя, чтобы спасти ее, я удивлена накатившей волной чувств. Я оседаю в его руках, когда тяжесть Винсента, теста и мамы едва не сбивает меня с ног. Пока в какой-то момент я не осознаю, что он не просто удерживает мое тело, думаю, вероятно, он удерживает мое сердце на месте.
— Мы можем забыть об этой вечеринке и уйти? — шепчу я.
Он хмыкает, затем отодвигается, чтобы посмотреть на меня.
— Даже я испытываю здоровый страх перед твоей кузиной. Она содрала бы кожу с наших век, и Берилл пришел бы в ужас, — но даже когда он это говорит, я чувствую изменение в его поведении. Его тоне. Какое-то напряжение. Что-то затягивает.
Я, хмурясь, наблюдаю, как он немного отстраняется от меня. Кивнув, я выпрямляюсь и отвожу взгляд, предоставляя ему пространство.
— Как твоя мама и Бен?
Он пожимает плечами.
— Кроме испуга, что я вернулся домой на носилках, они в порядке. Но фестиваль — это единственное волнение, с которым Бен может справиться в течение нескольких недель.
— Как долго ты пробудешь дома?
Он не смотрит на меня.
— Недостаточно долго. Завтра я снова уезжаю. Мужчины пытаются поймать столько рыбы, сколько сможем, на случай, если переговоры о регулировании пойдут наперекосяк. — он начинает говорить что-то еще, но голос тети срывается на бессвязное восклицание, и когда я оглядываюсь, то вижу родителей. Мама сидит в кресле-каталке. Отец стоит за ее спиной, защищая и испытывая неловкость.
Лют кивает им прежде, чем наклониться и прошептать мне на ухо:
— Если у тебя найдется минута, я хотел бы поговорить с тобой наедине.
Прежде чем я успеваю ответить, он извиняется, чтобы дать им побыть со мной. И я киваю, потому что уже прочла в его глазах, что у него на уме. То же, что и у меня. Вопрос о том, сможем ли мы устоять перед сложностями наших жизней.
Мое дыхание становится прерывистым. Я смотрю, как тетя обнимает маму, и задыхаюсь от слез, потому что именно к этому мы все возвращаемся, не так ли? Погоня за мечтами и выборы — моей мамы и ее сестры — их мужей и детей. Люта и мой. Его — остаться дома и изменить мир для его мамы и брата, мой — поступить в университет в надежде изменить мир для таких людей, как моя мама.
Я отталкиваю эти мысли, даже когда боль угрожает затопить меня. Мама и тетя поворачиваются ко мне с глазами полными слез, на которые, я даже не подозревала, что они способны. Потому что мама дома. В своем первом доме.
Я улыбаюсь при мысли об этом.
Бросив последний взгляд на Люта, который пошел искать Сэма и Уилла, я подхожу к женщинам и крепко обнимаю маму. Мамины руки сегодня немного окрепли. Я смотрю на отца. Его сыворотка, кажется, сдерживает прогресс болезни. Может быть, я все-таки успею.
Выражение его лица говорит, что он предпочел бы убежать отсюда с нами втроем. Но он этого не сделает.
Он просто стоит и выглядит… одиноким.
Оставив тетю Сару развлекать маму, я выволакиваю папу на улицу и тащу к садовой стене, где мы сможем постоять в уединении, глядя на море, рядом с недавно посаженным розовым кустом, вокруг которого еще взбитая и разрыхленная земля. Мне кажется, сейчас она немного похожа на папино сердце.
Не говоря ни слова, папа кивает, словно знает, что я думаю о свежей земле и живом сердце, затем опирается руками на стену.
— Кстати, мне нравится твой друг Лют.
— Мне тоже.
— Ты была так занята раньше, рассказывая мне о Винсенте — которому я, кстати, оторву окровавленные конечности — что забыла рассказать мне, как прошел тест.
— Я знала, наверное, четвертую часть материала. С остальным мне пришлось побороться.
Он смотрит на меня.
— Целую четверть, а? Это моя девочка.
Моя девочка.
Утренний страх снова начинает подниматься во мне. Я его девочка и скоро, возможно, стану единственной, кто останется. Если я поступлю в университет, я не просто потеряю маму. Я также потеряю и жизнь с ним. И Люта. Я теряю все, что знаю, в погоне за тем, в возможности чего мы еще не уверены. И если мама уйдет… Я заставлю проиграть и папу.
— Папа, — мой голос срывается. — А если я ошибаюсь? Что, если для мамы уже слишком поздно и, поступив в университет, я оставлю тебя одного?
Он похлопывает меня по руке.
— Ты следуешь за своими мечтами, а не чувством вины, Рен.
«Но что, если мои мечты не так просты?» — почти сказала я. — «Может в этом и проблема». — Что, если мои мечты — это что-то одно, а не все? Образование и мама. Папа и Лют. Создание лекарства, не бросая то, что у меня есть. Почему будущее, прошлое и настоящее не могут быть моими местами?
Я просовываю руку в его ладонь и смотрю на океан — весь синий и оранжевый от плавающих водорослей, простирающийся до пурпурного неба, и проглатываю полный рот страхов.
— Я буду скучать по тебе, когда ты будешь в университете, малышка.
Я крепче сжимаю его руку. И принимаю самое сложное и самое легкое решение в своей жизни.
— Пап. Я хочу отложить отъезд.
— Это… что? Нет, — он
