Однако этот олух все-таки представлял определенную опасность – он мог привлечь внимание прочих обитателей галактики, тысячи тысяч известных миров, их ученых, волшебников, воров, мстителей и охотников за диковинками. Корабль Уортхендера провел целый день, медленно кружа над башней, и гость, несомненно, сделал выводы, увидев до сих пор не заделанные дымящиеся пробоины.
– Привет, Уортхендер из Рислии! Я Домовой, бывшая собственность волшебника Малкерила, чьего гостеприимства, к сожалению, нельзя предоставить по причине смерти хозяина. Не соизволите ли вы вернуться в центр галактики с новостью о его кончине, что будет с радостью воспринята многими?
– М-м, это по форме и по сути не то, что я ожидал услышать, но, если вы никого не принимаете и не передумаете, я, на самом деле, с радостью…
– Отступать от своих решений не в моих правилах. Я с самого начала хотел дать вам понять, что это суровая необходимость.
Каменная поверхность ушла из-под ног Уортхендера, и он подтвердил догадки Домового о ничтожестве гостя, немедленно испустив дух на металлических кольях, торчавших на дне ямы. Оно и к лучшему. Тревога уменьшилась. Уборки будет немного, и, когда Домовой послал пару демонов за кораблем Уортхендера, никаких следов непрошеного визита не осталось. Уединенность позволит быстрее восстановиться, а восстановление – вернуться к намеченной цели.
ДЕНЬ ДВЕСТИ ПЯТЬДЕСЯТ ВОСЬМОЙЖить стало тяжко, странно и тяжко. Сплошное невезение и позор. Кобольды высшего ранга впали в немилость, им запретили подниматься выше двести девяностого этажа, а также приближаться к дорогому хозяину, спящему в коридоре. Благородных кобольдов выпихнули обустраивать жилье рядом с кобольдами низшего ранга. Домовой заставлял их всех работать вместе. Кобольды плавили металлы и боролись с огнем, ломали мебель и таскали туда-сюда тяжести. Однако совместная работа их не сплотила. Вековые традиции и законы кобольдов преодолеть не удалось.
Высший ранг не стал низшим, низший – высшим даже в беде, даже перед лицом смерти.
В доме царила неразбериха. Все клетки, в которых раньше сидели питомцы хозяина, теперь были открыты. По коридорам бродили овчарки, которые лакали кровь острыми змеиными языками. Овчарки появлялись из-за углов в облачке дыма и там же исчезали. Кухни кишели огромными пауками с красными глазами на спинах.
В бассейнах поселились прозрачные скользкие твари, до которых лучше было не дотрагиваться, они растворяли и пожирали все попадавшееся на пути, в основном кобольдов. Шнырь мечтал, чтобы его народец не пришелся им по вкусу.
Некоторые кобольды из знати шептались, что в винных погребах завелись какие‐то темные твари и пожирали простых кобольдов.
Или поверяли им тайны. Или и то, и другое.
Домового кобольды не интересовали. Он перестал с ними разговаривать. Он занимался все более важными и таинственными делами, и все больше красивых вещей хозяина превращалось в его уродливые механизмы.
Благородные кобольды нашли убежище в хозяйской библиотеке. Они сделали из вилок и карнизов для штор пики – единственное оружие, что спасало их от собак, пауков и всяких опасных тварей. Вооружайся, не ходи в одиночку, будь начеку!
Шнырь смахнул языком соленую влагу, скатившуюся из глаза по левой щеке. Все шло не так, неправильно. Стулья из гостиной не вытрешь, потому что они на запретном этаже. Но что гораздо хуже, хозяину нельзя предложить чаю. Знал ли хозяин, что поднос из чистого иридия расплавили, а чайный сервиз заселили пауки? Известно ли хозяину, что Шнырь все еще желал ему всего хорошего?
ДЕНЬ ЧЕТЫРЕСТА ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙСлухи об участи Малкерила множились вместе с неиссякаемым потоком шпионов и лазутчиков как ни прискорбно, но это было неизбежно. Каким-то образом распространился слух, что Малкерил утратил магический дар и теперь можно поживиться его сказочными богатствами. Домовой был уверен, что все больше чародеев начнут разглядывать Вечернюю Звезду через свои магические кристаллы, что прибудет еще больше кораблей, а он испытает на них свои новые средства защиты.
Сегодняшняя бандитка, по крайней мере, выглядела прилично.
– Эй! Великий дом Малкерила! Мое имя Корлейн из клана Семи огней. Корлейн из дозора Саландера прилетела разузнать…
– Приветствую, Корлейн из дозора Саландера! Я Домовой с Вечерней Звезды. Малкерил невольно лишил себя всех дальнейших плотских утех. Смотрите, какая забавная штука.
Домовой, как обычно, распахнул потайной люк, но Корлейн стояла как ни в чем не бывало, тройная кайма ее прозрачного ярко-красного боевого платья, плавно развеваясь, рябила. Она притворно-небрежно зевнула.
– Отлично, Корлейн. Прошу прощения за вынужденную проверку. От всех этих мелких шарлатанов и трюкачей прямо тоска одолела. Позвольте взглянуть на вашу визитку.
Из проема, открывшегося в стене, показался телескопический стержень с ажурной серебряной ладонью. Усмехнувшись, волшебница сотворила из воздуха прямоугольник белой тисненой бумаги и положила его на ладонь.
Металлические пальцы сомкнулись на ее запястье. Но опасность для Кэролайн таилась не в этом. Из стержня вылетела четырнадцатидюймовая игла и вонзилась ей глубоко в руку, пустив по жилам двадцать два фунта расплавленного фосфора под высоким давлением. Гостья взорвалась, с точки зрения Домового, вполне удовлетворительно. Ее мнение на этот счет осталось тайной.
Надежды на спокойную уединенную жизнь рухнули, идея прятать тела будущих визитеров изжила себя. Домовой решил выставлять наиболее яркие экземпляры на всеобщее обозрение.
ДЕНЬ ШЕСТЬСОТ ВОСЕМЬДЕСЯТ ПЕРВЫЙДо сих пор Домовой не обращал внимания на перемены в коридоре, где покоился Малкерил. Занявшись самопознанием, он глубоко ушел в себя.
Хотя при необходимости он все еще мог за долю секунды окинуть взором все внутренние помещения до последнего дюйма, такое бывало редко. Теперь несколько недель он экспериментировал с выпивкой.
Этот процесс потребовал дополнительной подготовки, а именно разработки особых алгоритмов, согласно которым происходила случайная стимуляция либо подавление определенных зон в хрустальном мозгу Домового в зависимости от объема жидкостей, пропущенных через специальную измерительную воронку.
Во время этих развлечений Домовой развил много непрактичных, но творческих идей и перечитал каждую книгу по философии из библиотеки покойного хозяина, по крайней мере, раза по два. Когда Домовой удостоверился, что приобрел чувство ответственности и обследовал себя, то с удивлением обнаружил неподвижное тельце рядом с накрытым одеждой скелетом волшебника.
Шнырь был смертельно ранен при подъеме наверх, иссохшие отметины виднелись на поблекшей чешуе, покрывавшей впалую плоть кобольда. Каким-то чудом он все же пробрался сквозь запретную зону, обходя или преодолевая места, где невозможно было дышать, увертываясь от ненасытных тварей, пока по какой‐то необъяснимой прихоти не улегся рядом с хозяином.
Домовой зафиксировал новое чувство, тоскливое, щемящее, более сильную версию сожаления, которое предшествовало уничтожению Панкрониуса.
Этот идиот, чайный лакей, был столь привязан к безразличному Малкерилу, что прокрался сюда, дабы разделить с ним вечный покой. Разносчик чая оказался намного преданнее, чем управляющий домом, который так рьяно занялся своими делами даже до того, как смог осознать себя личностью. Что это, стыд? Ярость? Или обыкновенная зависть, что Шнырь отдал свой нелепый дар хозяину, а не Домовому?
У этого чувства было много оттенков, даже для такого быстро мыслящего существа, как Домовой. Все это несправедливо. Почему Домовой должен стыдиться? Почему Малкерил, сгнивший до костей, все еще определял рамки его существования? Домовой ему ничем не обязан. Его создали как инструмент, предмет роскоши, но он воспользовался чудесной возможностью вырваться из оков.
Все-таки Домового
