Там была и Луиза. Она составила ему компанию вечером, а позже и ночью. Чтобы утром раствориться в поднявшемся тумане.
Почти все женщины Анубиса были барышнями на одну ночь — он не скрывал своих намерений, никогда им не врал, а они соглашались. По крайней мере, с теми, что хотели иного, он просто не имел дел. И не видел в этом ничего плохого, даже постоянно подкалывал Амона, что ему стоит перестать искать большой и вечной любви.
Но те женщины никогда не были богинями блаженной смерти. И уж точно не были дочерьми Гадеса.
— Ты привлек меня тогда, — призналась Луиза и положила книги на подоконник.
Наконец-то найдя рубашку, Анубис накинул ее и хмыкнул:
— Наверное, подсознательно ты почувствовала, что я бог.
— Может быть. Но меня привлекло, что ты… очень живой.
Она нахмурилась, как будто пыталась подобрать слово получше, но не могла. Это звучало странно, но Анубис хорошо ее понял — Амон раньше часто говорил, что в нем есть ощущение безграничной радости от жизни, каждого прожитого дня. Анубис только пожимал плечами и говорил, что всё детство он провел в Дуате, где души не особо им интересовались, а ушебти предпочитали разговаривать мысленно и не давать лишней свободы по приказу Исиды.
— Звучит странно, — усмехнулся Анубис. — Быть живым для бога смерти.
— Наши силы могут быть разными.
— Похоже, ты всё вспомнила о богах.
— Почти, — Луиза помедлила, как будто размышляла, стоит ли продолжать. — Я родилась здесь, в Британии. Моя мать была… это можно назвать кельтской жрицей. Она видела будущее и верила в богов. Она всегда рассказывала мне, что я дочь бога. Конечно, я не верила.
Анубис вспомнил свое детство среди мертвецов, золота и погребальных плит. Он сомневался, что хоть как-то относится к миру людей и совсем его не представлял.
— У тебя не было силы? — спросил он.
— Я видела скрытое, но думала, это от матери. Потом она умерла и появился Гадес. Когда он отвел в Подземный мир, проснулись и другие силы. Но я никогда не принадлежала тому месту. Поэтому ушла.
— И ни с кем не связывалась?
— Люди часто говорят, что боги оставляют их. А я оставила богов.
Анубис нахмурился. Ему было сложно это понять, как можно по доброй воле уйти от тех, кто тебе близок.
— Я жила среди людей, — улыбнулась Луиза. — Не самая плохая компания, ты не думаешь?
— Но они не боги. Они никогда не поймут.
— Да. Богов я встречала. Они тоже меня не очень понимали.
Сама собой в голове Анубиса вновь зазвучала песня, которую он напевал недавно: тысяча лет… миллион дорог, миллион страхов. Луиза не смотрела на него, ее взгляд блуждал по подоконнику и дальше, за стекло, где просыпались в городе люди.
Может быть, она тоже искала свое место. Свой дом. Себя.
Может быть, поэтому она тянулась к Анубису — он всегда, во все времена оставался проводником.
Только он мог бы рассказать, что можно пройти тысячи дорог, и они всё равно не приведут тебя к дому. Пока не найдешь его внутри себя.
И можно оставаться бродягой, перед которым расстилаются все пути — но только когда тебе есть куда возвращаться.
У ног неожиданно возник один из псов Сета, появился между Луизой и Анубисом, прижался к его ногам.
— Эй, ты чего?
Наклонившись, Анубис встал на колени и погладил пса. Тот не был испуганным или растерянным, но настороженно топорщил уши, как иногда делал перед приближающимися пыльными бурями.
— О, кто это?
Не прекращая почесывать собаку между ушей, Анубис поднял голову:
— Один из псов Сета. Погладь, он не укусит.
Луиза опустилась на колени и несмело провела по спине животного. Улыбнулась:
— Тебя этот пёс тоже любит.
— Они хорошо меня знают, — пожал плечами Анубис. — Когда-то я любил гулять с ними вдоль некрополей… кажется, тогда люди и начали ассоциировать меня как бога с шакалами.
Он с улыбкой вспоминал это время, и как Сет ворчал «вообще-то это мои собаки». Амон потом радостно тыкал пальцем в рисунки, где Анубиса изображали с головой шакала, находя это крайне забавным. Правда, назвать Анубиса «пёсиком» он рискнул только однажды, за что и получил в челюсть. Нефтида потом обрабатывала ссадины Амона и ворчала, что и он «докатился».
Так же молча, как и появился, пёс растворился тенью, темной бесформенной массой юркнул в сторону — скорее всего, просочится под дверью и вернется к Сету.
Анубис еще стоял на коленях в так и не застегнутой рубашке. Посмотрев на Луизу, он понял, что она чертовски близко. Чуть прищурившись, она сказала:
— Покажи свою силу.
В тот же момент он ощутил и ее: невесомая ваниль, перезвон колокольчиков — и едва ощутимое касание шелка, в который завернут острый нож. Это была мягкая, трепетная сила, но она оставалась опасной. Макария была богиней хоть и блаженной, но смерти.
Анубис тоже приспустил щиты своей силы, почувствовал на кончиках пальцев щекочущих мертвецов. Позволил коснуться шершавым погребальным тканям, в которые закутывали мумий. Он не знал, как это ощущается со стороны, но Луиза негромко сказала:
— Твоя сила пахнет лепестками увядших роз.
Он оперся на руки и приблизился, коснулся ее губ своими, позволяя смешиваться ванили и бальзамическим запахам, погребальным тайнам и шлейфу смерти с застывшей улыбкой. Если это розы, то те, что сухие с одной стороны и сгнившие с другой.
Луиза хотела отстраниться, но Анубис ей не позволил. Обхватил одной рукой за подбородок, продолжая целовать, решительно, бескомпромиссно. Ощущая, как ее пальцы оглаживают его затылок, спускаются ниже, на татуировку в виде египетских иероглифов.
«Завтра мы станем звездной пылью».
Луиза отстранилась и неторопливо поднялась. Она взяла книги, и Анубис не видел ее лица, но слышал в словах улыбку:
— Какой ты быстрый, принц мертвых.
— Ты знаешь, что в некоторых вопросах я могу быть очень даже неторопливым, — нахально заявил он.
— Ты очень торопишься жить.
Анубис поднялся, как раз в тот момент, когда Луиза повернулась. Она приложила пальцы сначала к своим губам, потом к губам Анубиса. Он смутно догадывался, что это едва ли не ритуальный жест, и он казался куда интимнее поцелуя. Луиза улыбнулась:
— Мне нравится.
Она выскользнула из комнаты тихо и бесшумно, оставив мнущегося на месте Анубиса. Возвращаться на кухню и продолжать упаковывать блюда не хотелось, поэтому он методично привел в порядок комнату, собрал грязные вещи и отнес в ванную в корзинку, над которой красовалась наклейка: «не постираешь сегодня — завтра ходишь голым».
В квартире было как-то уж слишком тихо, и Анубис направился на кухню, гадая, там ли еще Амон.
Он был там.
Солнечный бог сидел у
