Он тонул.
Расплавленным золотом, гаснущим солнцем опускался в мутные воды, за которыми только бездна и тьма. Гладкая поверхность улыбалась дрожащим отражением Апоп, касалась его лодки и приглушала единственный фонарь.
Тела в дрожащих водах Нила, мертвые глаза, уставившиеся в небо, лишенное звезд. Весь его пантеон, который он не сумел защитить, не смог спасти.
Ему было всё равно.
Ничто не имело значения. Есть только бесконечность времени… нет никакого времени. Нет его самого, нет чувств.
Он ощущает что-то вроде шевельнувшегося любопытства, смотрит на ближайшее тело, чтобы разглядеть лицо, скрытое водой, но не может дотянуться, его плотно обхватывают кольца змеиного тела. Раздвоенный язык щекочет запястье, проводит по вене вдоль руки — в нем нет крови. Есть только мраморная крошка, застывшие жилы, окаменевшее нечто, что когда-то было телом — бесполезный реликт.
— Амон…
— Амон! Да чтоб тебя! Очнись!
Перепуганный Анубис тряс Амона и с облегчением перевел дыхание, когда тот расслабился, а взгляд приобрел осмысленность. Уставился на Анубиса.
— Инпу? Что происходит?
Отпустив Амона, Анубис сел на пол и, не выдержав, с облегчением рассмеялся.
— Меня спрашиваешь? Ты выглядел так, будто смертельно напуган!
— Я видел, — Амон осекся и нахмурился, как будто сам не понимал, что это было. Тряхнул головой. — Это были не мои видения. Их кто-то наслал.
— Зачем?
— Не знаю. Но не уверен, что могло бы случиться, если ты не появился.
— Ну, видения еще никого не убили.
— Наши тела близки к человеческим. Всё могло случиться.
Анубис ненавидел, когда Амон становился таким серьезным. Когда между его бровей пролегала складка, светлые волосы казались золотистыми, а в глазах отражались все тысячи лет, которые он прожил.
Анубис знал, чего на самом деле боялся Амон. Однажды тот отвел его к северу от Фаюмского оазиса и показал огромный камень, припорошенный песком, но тот как будто обходил стороной.
— Это Нут, — тихо сказал тогда Амон. — Мать Осириса и Сета. Она уснула, превратилась в реликт. Интересно, что скажут люди, если однажды поймут, что эта порода не такая, как все?
Сейчас археологи наверняка решили бы, что это окаменелость со времен динозавров. Тогда, касаясь камня рукой, Анубис ничего не ощущал, только отголоски божественной силы где-то в глубине.
Она была жива.
Амон всегда боялся стать таким же. Потерять интерес к окружающему миру, превратиться в Осириса, далекого от людей и богов — у Амона не было ни брата, ни жены, ни сына, которые смогли бы его удержать.
Сейчас Анубис видел в его глазах то же выражение, что когда-то около того, во что превратилась Нут. Без лишних разговоров Анубис просто хорошенько пихнул друга в плечо. Амон тут же возмутился:
— Эй! Синяк же останется! Что за манеры?
Но Амон снова был здесь и сейчас, подскакивая на ноги:
— Гадес и Зевс в гостиной, пойдем, может, они помогут понять, что это было.
Но они вряд ли в силах что-то сделать. Амон растерялся, увидев скрючившегося Зевса на полу, а Гадеса, сидящим на диване и уставившимся в одну точку. Но Анубис уже видел подобное, пару минут назад, с Амоном. Поэтому не растерялся и потряс Гадеса за плечо, зовя его.
Ничего не происходило. Остекленевший взгляд Гадеса был направлен в пространство, по вискам стекали капли пота, руки судорожно стискивали обивку дивана. Гадес был напуган, но не возвращался так легко.
— Ты зовешь не тем именем, — сказал Амон. — Не тем, на какое отзывается божественная сущность.
Ну, конечно. Чтобы открыть следующие врата в подземное царство, нужно выкрикнуть имя. Анубис помнил древние тексты наизусть, знал, какой силой может обладать имя, но забыл об этом сейчас.
Наклонившись, Амон тихонько позвал:
— Аид.
Он тонул.
В одиночестве.
Во мраке, где не было ничего, ни начала, ни конца, ни верха, ни низа. Никакого объема, только пустота. Так выглядит вечность в Тартаре? Безликая и липкая. В которой нет ничего — кроме его мыслей.
Его одиночества.
Когда все остались где-то там, за пеленой мрака. Никто не подал ему руки, когда он тонул, никто ему не помог — потому что никого не было рядом.
Как и Подземного мира. Его не существовало, он был уничтожен, оставил только пустоту и давящее чувство где-то в груди.
Только имя пробивалось сквозь вязкость.
— Аид…
Он вздрогнул, но явно пришел в себя.
— Вот и хорошо, — с удовлетворением сказал Амон. — Полагаю, Гадес, ты сейчас тоже смотрел видения, которые показывали твои страхи.
Он кивнул.
— Тогда приведи в чувство своего брата и обсудим, что за фигня.
Анубис понял, что делает Амон: похоже, не так просто сразу прийти в себя после видений. И если ему помогло физическое воздействие, то с Гадесом отлично сработали простые указания. Он действительно опустился на колени перед Зевсом, дрожащим, будто свернувшимся в клубок.
Древнегреческий Анубис помнил плохо, но смог разобрать шепот «выпустите меня». Гадес, видимо, тоже, потому что качнул головой:
— Он замкнутых пространств боится.
Гадес позвал брата, и Зевс быстро пришел в себя. К тому моменту, как он смог наконец-то сесть на полу рядом с Гадесом, Амон уже расхаживал перед панорамным окном и размышлял. Резко остановившись, он повернулся к остальным:
— Помните, мы ждали шагов Кроноса? Ну, вы не могли забыть. Так вот, думаю, это они и есть. Геката может насылать тени… и страхи. Кронос наверняка сумел распространить это действие. Не удивлюсь, если все боги, которые в Лондоне, чувствуют себя примерно так же. Ну, или повезло только тем, кто в этой квартире.
— Зачем? — нахмурился Гадес.
Амон поднял руку и начал загибать пальцы.
— Во-первых, это деморализует. Враг, который может забраться в голову — страшный враг. Правда, Геката никогда не могла ничего кроме страхов, но кто об этом знает? Все решат, что им в голову залезли. Во-вторых, не знаю, как вы, а я бы точно сдох, если Анубис не помог. Вернулся бы, конечно, но сам факт. В-третьих… да откуда я знаю, что за зловещие планы у Кроноса? Я свяжусь с остальными.
Он достал телефон и тут же начал что-то строчить. Гадес уже достаточно пришел в себя, чтобы посмотреть на Анубиса:
— А кто позвал тебя?
— Никто, — развел руками Анубис. — Я ничего такого не почувствовал. Никаких видений.
Только поэтому и смог позвать Амона.
— Почему?
Анубис пожал плечами и криво ухмыльнулся:
— Может, потому что я и так каждый день живу в страхе? Мне видения не нужны, достаточно оглянуться.
Он не лукавил. Каждый раз, открывая утром глаза, он боялся, что кошмары оживут, и он действительно увидит, что близкие ему люди мертвы — из-за него, из-за силы, которую
