В мир бесконечных дорог. Осирис никогда не понимал, что же не нравится Анубису. Как не мог проникнуться путями, больше времени проводя среди золота и известняковых плит своего дворца. Осирис мог общаться с мертвецами, это был его мир.
А вот Анубис мертвецов не слышал. Он видел их не как людей в Подземном царстве, а сразу их прошлым, разворачивающейся жизнью, образом. В Дуате он мог говорить только с молчаливыми ушебти, которые использовали силу мысли.
У него был огромный мир — но он оставался дорогами бесконечного одиночества.
Поэтому Анубис так любил мир живых. Он мог говорить с людьми — просто ощущать их рядом, вокруг, как сейчас.
Он докурил и выкинул сигарету в мусорку. Собирался направиться к дверям, когда заметил Гора.
Бог жизни и ясного неба, он шагал в неизменной белой рубашке, держа в руках пальто и, кажется, ничуть не страдая от холода. Неоновые отсветы вывески льнули к нему, обнимали, окутывая ореолом. Отсвечивали на шипах широких кожаных браслетов — Анубис подумал, может, так отражается свет и на его пирсинге.
— Пока ты не начал возмущаться, — заявил Гор, — я тут потому, что Нефтида позвала.
— Ну-ну. Как будто мало в Лондоне развлечений этим вечером.
— Да черт возьми, Инпу! — Гор помолчал. — Почему ты вечно отталкиваешь меня, воробушек? Так не нравлюсь?
— Нет. Нравишься. В этом и проблема.
Анубис поднял руку и коснулся места под левым глазом Гора, провел кончиками пальцев. Сейчас, в сумерках и неоне почти не был заметен разный цвет. Но Анубис хорошо помнил, как Осирис рассказывал, какую магию они с Исидой применили — и всё равно не смогли восстановить глаз бога. Он появился после следующей смерти тела, но магическим.
— Я помню, что сделал, Хару. Всегда помню. Наши с тобой силы разные, но они связаны. С тобой я совсем не чувствую границ и могу навредить, даже не заметив.
— Я бы смог ощутить.
— Не смог, — мягко сказал Анубис. — Прости.
— Инпу. Я не тот мальчишка, который из задора решил поиграть и разозлить тебя. А потом рыдал, когда лишился глаза, и годами с тобой не разговаривал.
Анубис опустил руку. Это он тоже помнил.
— Но я всё еще тот мальчишка, которому нужен брат.
Анубис знал, что Гор крайне редко признавал собственную слабость. Сиятельный, гордый, всегда расправивший крылья в безмятежной сини.
После такого Анубис просто не мог его оттолкнуть. Он объяснит позже, что сейчас с мертвецами Гор выбрал самый неудачный момент. Или Анубис просто тихо уйдет, как и всегда делал.
— Я твой брат только наполовину, — негромко сказал Анубис.
— На ту половину, что принадлежит Дуату. В нас обоих его пути и темное беззвездное небо. Даже если ты теперь стал воплощением Дуата, а я его терпеть не могу.
— Хару…
— Нет, воробушек, не сбегай на этот раз.
Сейчас Гор вовсе не казался благородным соколом, мощным, рассекающим солнечные долины Египта и неоновые ночи Лондона. Он был почти человеком. Нахмурившимся, с тонкой складкой между бровей. Его плечи едва заметно поникли, и вряд ли кто-то мог заметить это, кроме Анубиса. Он видел не сияющего бога, а просто младшего брата, который отчаянно нуждался в старшем. Даже если это способно испепелить его сущность, уничтожить, пав под натиском мертвецов.
Это озадачивало Анубиса, ошарашивало, но и снова уйти, оттолкнуть сейчас он не мог.
Я всё еще тот мальчишка, которому нужен брат.
— Пойдем, — улыбнулся Анубис. — Нас ждут внутри, тебе понравится.
Этим вечером «Стикс течет вспять» были в ударе. С первой же песни, с взвившейся гитары и вторившего ей баса, с задорного ритма барабанов и густого мелодичного синтезатора. С того момента, как Гадес на сцене распахнул руки, приветствуя собравшихся, ночь и саму музыку.
Его густой, бархатистый голос обнимал, а тело двигалась в заданном ритме. На сцене он становился таким, каким Анубис видел его не так много раз: когда Гадес о чем-то беседовал с Сетом и действительно увлекался, он тоже начинал жестикулировать, артистично вскидывать руки и совершенно не следить за выражением лица.
Таким Гадес был на сцене. Может, еще и с Персефоной, Анубис не знал.
Сейчас она стояла у сцены, скользящие огни прожекторов вспыхивали на ее рыжих волосах, а Гадес периодически улыбался ей и задорно подмигивал.
Анубис и Луиза тоже были в толпе, как и Амон. Тот искренне наслаждался происходящим, успевая и фотографировать сцену, и танцевать, и, кажется, даже печатать кому-то сообщение.
Луиза сначала казалась смущенной — Анубис не знал, то ли из-за того, что на сцене ее отец, то ли она не привыкла по концертам ходить. Он стоял позади нее и мягко положил руки на бедра Луизы, готовый отступить, если ей неприятно, и поддержать, если требуется. Луиза, кажется, и сама не знала, чего хотела — но на танцы поддалась легко.
Музыка вплеталась в их тела, заставляла двигаться.
Их силы смерти вились язычками невидимого пламени, бились о кожу вместе с ритмом, цеплялись за пирсинг и стекали по венам. Увядшие цветы и ваниль, полные праха гробницы и мшистые, влажно-тленные могилы.
Сет и Нефтида стояли с краю толпы, он обнимал ее, а она танцевала и смеялась, когда он успевал что-то нашептывать. Анубис ощущал их спокойную ровную силу, так давно сцепленную друг с другом, что она казалась невероятно гармоничной. Их пустыня пахла ночными цветами.
Гор стоял в стороне, облокотившись на барную стойку. Он хотел казаться уверенным и спокойным, но явно ощущал себя не на месте — или просто лишним. Даже не обращал внимания на парочку девиц, которые старательно крутили перед ним бедрами.
Оставив на какое-то время Луизу и Амона, решительно полезшего к сцене, Анубис вынырнул из толпы рядом с Гором. Говорить было сложно, слишком грохала музыка, поэтому он просто взял брата за руку и потянул за собой.
Гор приспособился быстро. Он был не только небом, но и жизнью — может, поэтому они с Анубисом часто с трудом находили общий язык. Или же просто не старались. Сейчас же Гор явно легко ощущал биение этой жизни в тесном зале: она трепетала с ударными, расплавленной тьмой заполняла зал с голосом Гадеса.
«Я позволю тебе утонуть в твоих грехах — но только вместе со мной».
Когда затихла последняя песня последнего выхода на бис, та самая, которую Гадес пел, смотря только на Персефону, в клубе включили фоновую музыку, а народ потянулся к выходу.
