И как будто почувствовав, что внимание Николаса сосредоточено не только на нем, Генри шевелится. Его густые светлые брови сходятся на переносице, и он стонет, затем медленно его глаза - так похожие на прекрасные серо-зеленые глаза его брата - с усилием открываются. Расфокусированый взгляд медленно сканирует комнату, прежде чем остановиться на Николасе, с каждой секундой становясь все более настороженными. Сухим, надтреснутым голосом он бормочет:
- Дурацкая гребаная лодка.
Через мгновение Николас качает головой, пригвоздив брата взглядом к кровати, его слова звучат тихо и отрывисто.
- Не надо больше, Генри. Мы все, что от них осталось, ты и я. и ты не можешь... не надо больше.
Боль морщит лицо Генри, прогоняя маску веселья, которой он всегда прикрывался.
- Что случилось? - спрашивает Николас. - Я знаю, что-то случилось. Это постепенно съедает тебя, и ты расскажешь мне, что это. Сейчас же.
Генри кивает, облизывает губы и просит воды. Я наполняю стакан из пластикового кувшина, стоящего на столике. После нескольких долгих глотков через соломинку он отставляет его в сторону и трет глаза.
Начав говорить, он отводит взгляд от брата в дальний угол комнаты, словно видит, как перед ним разыгрывается его рассказ.
- Это случилось примерно за два месяца до окончания моей службы. Они держали меня подальше от всего, что напоминало военные действия - это было похоже на вечеринку в саду. Ты же знаешь, как это бывает.
Николас объяснил мне это. «Цель высокой важности» - вот кем были они с братом.
Хотя их подготовка была такой же, как и у других солдат, при развертывании они получали специальные задания, потому что находились под особой угрозой. Потому что из принцев получился бы очень блестящий трофей.
- А потом однажды Темные Костюмы сказали, что у них есть моральная миссия - возможность пропаганды. Они хотели, чтобы я посетил аванпост, все еще находящийся в безопасной зоне, но за пределами основного объекта. Группу мужчин, проведших там некоторое время, нуждавшихся в поддержке. Визите их принца. Награде за хорошо выполненную службу.
Генри терзает зубами губу - почти кусает.
- Мы выехали, и я встретился с ними, их было всего человек пятнадцать. Они были хорошими парнями. Один был похож на старого сварливого бульдога - он хотел свести меня со своей внучкой. Другой... ему было всего восемнадцать... - слезы наворачиваются на глаза Генри, и его голос срывается. - Он ни разу не целовался с девушкой. И с нетерпением ждал возвращения домой, чтобы изменить это.
Он трет лицо, втирая слезы в кожу.
– В общем, я рассказал пару шуток, заставил их смеяться. Мы сделали кучу фотографий, а затем отправились обратно. Мы находились в пути, наверное... минут семь... когда прилетели первые ракеты. Я велел водителю развернуться и ехать обратно, но он меня не слушал. Какой смысл во всем этом, если они не слушают? - спрашивает он мучительным голосом. - Я ударил кулаком парня рядом с собой, переполз через его колени и выкатился из «Хаммера». И побежал... - Генри давится рыданиями. - Клянусь, Николас, я бежал изо всех сил. Но когда добрался туда - там ничего не осталось. Это были просто... кусочки.
Я закрываю рот рукой и плачу вместе с ним. Генри глубоко вздыхает, шмыгая носом, и снова вытирает лицо.
- И я не могу от этого избавиться. Может, я и не должен. Может, это должно съесть меня по кусочкам. - Он смотрит на Николаса, и в его голосе появляется горечь. - Эти люди погибли из-за меня. Они умерли ради фотооперации.
Сначала Николас ничего не говорит. Он смотрит на своего брата с массой эмоций, бурлящих на его лице. А потом встает. И его голос - особый голос - успокаивает, но он тверд. Требуя, чтобы его выслушали.
- За этой дверью стоят два человека, которые готовы умереть за тебя. Сотня во дворце, тысячи по всему городу - все они умрут за тебя или за меня. За то, что мы представляем. Это наше бремя, плата за жизнь, которую мы должны вести. Ты не можешь это изменить. Все, что ты можешь сделать, это почтить память этих людей, Генри.
- Не говори мне, чтобы я жил ради них! - набрасывается Генри. - Это глупо - они мертвы! Я сойду с ума, если ты это скажешь.
- Я не собираюсь этого говорить, - мягко отвечает ему Николас. - Мы не можем жить ради них. Все, что мы можем сделать, это попытаться стать людьми, за которых стоит умереть. Мы те, кто мы есть - когда ты умрешь, на твоем надгробии будет написано: «Генри, принц Вэсско». А если бы ты убился сегодня ночью, там было бы сказано: «Генри, принц Вэсско, он упал с гребаной лодки». И все это было бы напрасно.
Николас подходит ближе, наклоняется, чтобы заглянуть брату в глаза.
- В мире так мало людей, у которых есть шанс и сила его изменить. Но мы можем, Генри. Так что если ты возьмешь себя в руки и сделаешь что-то удивительное со своей жизнью, то эти люди умрут за что-то удивительное. Это все, что мы можем сделать.
Они оба замолкают. Генри, кажется, успокоился, обдумывая слова Николаса.
- Ты связался с их семьями? - мягко спрашиваю я. - Возможно... помощь им поможет тебе. Окажи им поддержку, посмотри каково их финансовое…
- Это цинично. - Генри качает головой.
- Ты так говоришь только потому, что у тебя есть деньги, - отвечаю я ему. - Когда испытываешь нужду - это вовсе не цинизм, а благословение. И я имею в виду не только деньги. Ты мог бы поговорить с ними... стать другом... может быть, начать заполнять пространство, которое осталось после их ухода. Не потому что ты принц, а потому что ты очень классный парень.
Генри на мгновение задумывается. Шмыгая носом и вытирая щеки.
- Я очень классный.
И я смеюсь. Мои глаза все еще влажные, но я смеюсь. Николас с Генри тоже. Затем Николас садится на кровать и наклоняется вперед, крепко обнимая своего младшего брата. Точно так же, как в тот момент на видео, в ужасный день похорон их родителей.
Как и в тот день, Николас говорит ему, что все будет хорошо.
ГЛАВА 19
Николас
На следующей неделе мы с Генри должны играть в поло. Он отказался, сославшись на предписание врача - из-за недавнего сотрясения мозга. Моя бабушка не дает ему ни намека на то дерьмо с «инцидентом на корабле», хотя в прессе сообщалось, что «дикий, пьяный принц Генри снова в нем».
Думаю, она чувствует, что он борется
