И мне не удается покинуть это место достаточно быстро.
ГЛАВА 24
Николас
В ту ночь, после вечера в одиночестве, проведенного в забытьи в углу «Козла», мне не снилась мама, как в прошлый раз, когда я напился и был зол. Мне снится, что я нахожусь на корабле - скрипучем, деревянном пиратском корабле - с потрясающей темноволосой женщиной с идеальной грудью и бледной кожей. В эпицентре гигантского шторма. Меня мотает то влево, то вправо, пока одна могучая волна не опрокидывает все это - отправив меня дрейфовать в море.
Когда я ударяюсь головой о твердый деревянный пол, я понимаю, что нахожусь не на корабле.
И мотание не было сном.
Это был мой младший брат.
Упав на диван, я отключился, и теперь свалился своей жалкой задницей на чертов пол. Когда мне удается открыть глаза, я вижу его, стоящего надо мной, как утренний ангел апокалипсиса, - с Саймоном рядом.
- Какого хрена, Генри?
- Я же говорил тебе, что ты ошибаешься. Я же говорил, что Оливия этого не делала.
Эти слова мгновенно приводят меня в полное сознание.
Генри бросает взгляд на Саймона.
- Расскажи ему.
Саймон выглядит бледным - бледнее, чем обычно. И ни капельки не виноватым.
- Рассказать что? - хриплю я.
Он прочищает горло.
- Да... видишь ли - я начал новое семейное дело…
Когда он не продолжает, я толкаю его локтем:
- И?
- Пироги.
Может быть, я все-таки сплю.
- Пироги?
- Да, свежие и замороженные - их можно доставить в любую точку мира. Мы собираемся надрать задницы Мари Каллендер и Саре Ли. А ты знаешь, как мне понравились пироги «У Амелии», когда мы были в Штатах, так что... я купил рецепты у отца Оливии. Все рецепты.
Мой желудок все еще пребывающий во сне, вздымается.
- За сколько?
- Больше шести нолей.
Я медленно сажусь, гнев нарастает.
- А ты не думал, что должен был сказать мне об этом?
Он потирает затылок.
- Мистер Хэммонд хотел, чтобы все было тихо. Он приводил себя в порядок - делал двенадцать шагов и все такое. Он хотел удивить Оливию, когда она вернется домой, тем, что у нее больше нет долгов и ей не придется управлять всем этим в одиночку. - Саймон съёживается. - И, черт возьми, я никогда не скрывал ничего от Фрэнни, поэтому подумал, будет лучше, если ты не будешь... - его слова затихают, когда он оглядывает меня. - Что ты сделал, Ник?
Что я сделал?
Осознание того, что я сделал, приземляется, как удар лося по яйцам.
Я мгновенно вскакиваю на ноги. И с ужасными словами, которые я бросил ей, звенящими в ушах, я бегу по коридору - рубашка распахнута, ноги босые.
Но в тот момент, когда мои руки касаются ручек, еще до того, как я открываю двери, я знаю… я чувствую это.
Ее здесь нет.
Я стою посреди комнаты Оливии - именно так я теперь ее и представляю, - а не «белой спальней» или «прежней комнатой моей матери». Она принадлежит Оливии.
Теперь это пустая комната Оливии.
Кровать застелена, но незанята. Белые стены и мебель, которые вчера выглядели такими чистыми и красивыми, теперь кажутся серыми и безжизненными. Я проверяю ванную и шкаф - не знаю почему - но за исключением нескольких дизайнерских нарядов, упакованных в прозрачный пластик, которые, как я знаю, не принадлежат Оливии, они такие же пустые, как и все остальное. Все ее следы - шампуни, безделушки и маленькие заколки для волос, которые она всегда оставляет после себя, - были стерты.
Как будто ее здесь никогда и не было.
Возвращаюсь в спальню, и мое внимание привлекает блеск на комоде. Ожерелье со снежинкой. Оно принадлежало ей - оно было сделано для нее; я отдал его ей.
Чтобы оно всегда было с ней.
Думаю, даже это было эгоистично с моей стороны. Мне нравилась мысль о том, что у нее есть что-то осязаемое, что-то, к чему она может прикоснуться, чтобы вспоминать меня... после.
И она оставила его.
Нельзя было выразиться более громко и ясно.
Мимо открытой двери в коридор проходит горничная, и я рявкаю на нее.
- Приведи сюда Уинстона. Сейчас же!
Я держу ожерелье на ладони, когда входят Генри и Саймон… а затем Фергюс.
- Когда? – спрашиваю я своего дворецкого.
- Мисс Оливия уехала вчера вечером.
- Почему мне не сказали?
- Вы велели ей уезжать. Я сам слышал, как вы ей это сказали. Весь дом слышал, ваш крик.
Я вздрагиваю.
- Мы просто выполняли приказ. - И его слова сочатся сарказмом.
Не в этот раз, старина.
Уинстон входит в комнату, на его губах застыла непрестанная самодовольная ухмылка. И я хочу ударить его по лицу. Почему я не сделал этого вчера? Когда он предположил, что Оливия когда-нибудь... черт возьми, я идиот.
- Верните ее.
- Она уже прибыла в Нью-Йорк, - говорит Фергюс.
- Тогда привезите ее из Нью-Йорка.
- Она ушла, Николас, - отмечает Саймон.
И Генри начинает:
- Ты не можешь просто…
- Верните ее назад! - кричу я так громко, что дрожат рамы на стенах.
- О, ради всего святого. - Генри хватает меня за плечи. - Скажешь людям, чтобы они вернули ее, и они вернут ее любым способом. А потом мы добавим в твое резюме «международный похититель». Она не кость, Николас - ты не можешь приказать, чтобы ее принесли.
- Я могу делать все, что захочу, - шиплю я.
- Черт возьми, - выругался Генри. – Я что, тоже так разговариваю?
Паника. Она поднимается, как дым, к моему горлу, душит меня, заставляя руки сжимать кулон, как спасательный круг. Заставляя возникать у меня в голове диким мыслям и говорить идиотские вещи.
Потому что... что, если Оливия не вернется? Что же мне тогда делать?
Без нее.
Мой голос превращается в прах.
- Она вернется с ними. Они ей все объяснят. Скажут ей... что я совершил ошибку. Что мне очень жаль.
Мой младший брат смотрит на меня так, словно я сошел с ума, а может, и сошел.
Саймон делает шаг вперед, хватая меня за руку.
- Скажи ей сам, приятель.
Недостатком ответственности и долга является то, что они дают вам туннельное видение - вы не видите общую картину, варианты, потому что варианты никогда не были вашей возможностью. Вы видите только след, на котором вы зациклены, тот, который ведет вас через туннель.
Но иногда, даже самые надежные поезда сходят с рельс.
- Принц Николас, вам туда нельзя. - Кристофер выскакивает из-за стола, пытаясь встать между мной и закрытой дверью кабинета королевы. - Ваше Высочество, пожалуйста.
Я врываюсь в дверь.
Японский император быстро встает, и его охранники хватаются за портупеи. Император останавливает их жестом. Я вижу все
