Оливия моргает. Будто она только сейчас поняла, что я существую - здесь, а не в ее воображении.
- Логан сработался с полицией Нью-Йорка. Он оцепил вокруг кофейни периметр в три квартала.
Я киваю, не сводя с нее глаз. Есть отличный шанс, что я никогда не закрою их снова. Сон переоценивают.
- А... это объясняет заграждение.
- Да.
Я медленно приближаюсь к ней.
- Я скучал по тебе.
Легкий наклон ее подбородка, нежный кивок - единственный ответ, который я получаю.
Я потираю затылок.
- Ты ... ты смотрела пресс-конференцию?
Лицо Оливии меняется – смягчаясь в уголках губ, взгляд теплеет.
- Да.
Я делаю еще один шаг, медленно, едва сдерживая желание заключить ее в объятия и заняться с ней любовью у стены, на полу и на каждом столе в зале.
Потому что, прежде чем мы доберемся до этого, есть вещи, которые должны быть сказаны. То, что она заслуживает услышать.
Мой голос - хриплый шепот.
- Оливия, по поводу того, что я сказал в тот вечер, когда ты ушла. Я…
- Прощен. - Слезы наворачиваются ей на глаза. - Ты полностью прощен. Ты сразил меня «лошадиной задницей».
И она бросается в мои объятия.
Я зарываюсь лицом в ложбинку ее шеи, вдыхая сладкий аромат ее кожи - меда, роз и ее самой. Мои губы путешествуют по ее подбородку, находят ее рот, чувствуя влагу ее слез на своей щеке. А потом наши рты двигаются в унисон, пробуя и исследуя - дико и требовательно. Это не сладкое, сказочное воссоединение. Это грубая, отчаянная и неподдельная потребность. Быть вдали от нее, зная, как близко я был к тому, чтобы действительно потерять ее, делает меня грубее, чем следовало. Мои руки пробираются ей в волосы, впиваются в ее спину, крепко прижимая к себе, чувствуя каждый вдох, который ее сотрясает. И я не одинок. Она издает мне в губы стон - я чувствую его вкус на своем языке - ее руки тянут меня за волосы, ноги обхватывают мою талию, сжимая, будто она не может быть достаточно близко. Будто никогда не отпустит.
И все в этом прекрасно и правильно.
Через некоторое время отчаяние отступает, и наши поцелуи замедляются - наши губы начинают смаковать друг друга. Я чувствую, как нежные руки Оливии ласково гладят мое лицо, и ее лоб прижимается к моему. Мы смотрим друг другу в глаза, вдыхая один и тот же воздух.
- Я люблю тебя, - шепчет она дрожащим голосом. И по ее щекам вновь текут слезы. - Я так тебя люблю. Я не могу... не могу поверить, что ты отказался от всего этого. Как ты мог это сделать?
Теперь она плачет еще сильнее - и я понимаю, что она скорбит обо мне. Потому что она почему-то думает, что я что-то потерял.
Я ставлю ее на ноги, откидываю назад волосы и стираю слезы с ее лица.
- Это была самая легкая вещь, которую я когда-либо делал. Когда я стоял там, перед всеми этими камерами, это было похоже на то, как говорят, что когда ты умираешь, твоя жизнь мелькает перед глазами. Я видел все предстоящие годы - и ни один из них не имел ни малейшего значения. Потому что там со мной не было тебя. Я люблю тебя, Оливия. Мне не нужно королевство - если ты рядом со мной, у меня уже есть весь мир.
- Это так прекрасно. - Она плачет. – А еще очень сентиментально.
И вот... вот она - эта потрясающая улыбка, которая поражает меня прямо в сердце.
И в мой член.
Она кладет голову мне на грудь, обнимает за талию, и так мы стоим несколько минут.
Пока Оливия не спрашивает:
- Что теперь будет?
Я целую ее в макушку и откидываюсь назад.
- Ну... у меня нет работы. - Я делаю шаг назад, хватая с окна табличку «ТРЕБУЕТСЯ ПОМОЩЬ». – Так что, я надеялся, что место мойщика посуды все еще свободно.
Глаза Оливии сверкают - одно из самых великолепных зрелищ, которые я когда-либо видел.
- Ты когда-нибудь мыл посуду?
- Ни разу. - Я чмокаю ее в губы. - Но я очень старательный ученик.
- А как же мы? Что будет с нами?
- Мы можем делать все, что захотим. Каждый будущий день принадлежит нам.
Я сажусь на стул и притягиваю ее к себе на колени. Она играет с моими волосами, обдумывая это.
- Я хочу пойти с тобой в кино. И в парк. Даже если охрана должна идти по пятам. И я хочу, весь день валяться с тобой в постели и заказывать еду на вынос.
- И ходить по квартире голышом, - добавляю я услужливо.
Оливия кивает.
- Все нормальные вещи, которые делают пары, когда встречаются.
- Это было бы для нас интересной сменой обстановки.
Пальцы Оливии массируют и гладят мою шею. Чувствую себя потрясающе.
- Значит, мы будем двигаться... медленно?
Притягиваю ее голову ближе, шепча перед тем, как поцеловать:
- Звучит идеально. Мне нравится медленно. И ты будешь полностью наслаждаться тем, как я двигаюсь... медленно.
ЭПИЛОГ
Николас
Восемь месяцев спустя
Медленно не совсем получилось…
- Отныне я объявляю вас мужем и женой. Можете поцеловать невесту.
Мне не нужно повторять дважды.
Я приподнимаю тонкую вуаль, отделанную кружевом, обхватываю ее красивое лицо обеими руками и прижимаюсь губами к губам Оливии.
Потом я целую ее еще крепче. С жаждой. Потерявшись во вкусе и ощущениях моей сладкой новобрачной. Оливия хихикает напротив моего ищущего рта. Генри неуместно свистит рядом со мной, а Саймон кашляет, пытаясь скрыть это. Потом звонят церковные колокола, от которых гремят наши кости, прихожане встают, и я увожу Леди Оливию от алтаря. Ее кружевное платье без бретелек, облегающее тонкую талию, с длинным шлейфом, занимающим почти весь проход, несли полдюжины маленьких девочек-цветочниц.
Толпа снаружи ликует, размахивая шелковыми флагами, белыми цветами и знаменами.
Солнце светит, небо голубое и голуби буквально летают по воздуху. Нет ничего более совершенного, чем это.
Я веду Оливию вниз по серым каменным ступеням к открытой, отделанной золотом, карете - в наши дни мы запрягаем их только по особым случаям.
Как только она с ее гигантским шлейфом устраиваются в ней, мы отправляемся в путь, махая людям на улицах, празднуя со всей страной.
И на этот раз я не возражаю против камер. Даже немного.
Наконец, мы въезжаем в ворота дворца, и я помогаю Оливии спуститься. Двадцать лакеев - в полном военном облачении - окружают нас с флангов. Их мечи поют в воздухе, когда они обнажают их и поднимают вверх, образуя сверкающий на солнце серебряный мост, под которым мы проходим. Потом наверх, в золотой бальный зал, где, надеюсь, мы сможем поесть
