— Я повидал достаточно типов, которых загнали в рамки морали силой. Всяких святош, жрецов, мальчиков, которым запрещено думать о согрешении. Половина этих недотраханных потом желает такие мерзости, что даже мне рассказывать об этом стыдно. А все потому что, как ни крути, но человеческая природа развратна. Вы любите трахаться, как бы не убеждали себя в обратном.
Вель молчал, лишь его губы подрагивали. Да, осознавать себя похотливой тварью, сучкой какой-то было мерзко. Прокручивая на трезвую голову, не опьяненную сладострастным дурманом, события своего первого раза, он ужасался порочности собственного тела. Неужели всегда так будет тошно и больно после безумно-сладкого наслаждения?
— Честно? Мне не понравилось, — исследователь огорошил лерментиса, который, уж было, собирался покрыть его шейку сладкими поцелуями, но так и замер, в сантиметре от молочной кожи. Шеда, как мастера, который действительно старался продемонстрировать свой талант, подарил вчера ни один яркий оргазм, эта фраза уничтожила.
— Вот как, — чернокрылый, старался быть спокойным, даже немного улыбался, сглатывая ком горькой обиды, — И чем же я не угодил своему принцу?
— Тем, что твой принц чувствует себя побитой грязной собакой. Все тело ломит, а воспоминания отвратительны.... Мне больно вспоминать все это и тошно.
— Ну, поза у нас и правда называется «собачкой», начнем с этого.
— О, боги, лучше бы ты мне этого не рассказывал! — Ужаснулся юноша, обнимая свое пылающее лицо ладошками. Его, исследователя природы, пусть и не очень известного, из благородной семьи имели по-собачьи, и как теперь с этим жить?
— Самая подходящая для начала. Удобная. Нет, можно было бы выбрать что-нибудь пооригинальней, но для неопытных мальчиков лучше нее ничего не найти. А, еще усталость и боль для неопытных мальчиков естественны. Просто нужно немного привыкнуть и купаться потом в удовольствии, — Шед говорил все тише, пока его голос не перетек в шепот и не затих окончательно. Он нежно прошелся по манящей коже Веля языком и добрался до его правого ушка, чуть прикрытого прядями волос, нежно его облизал и даже прикусил зубками от чего паренек вздрогнул.
— А, на мой взгляд, ты просто меня изнасиловал. Ну, да, тебе-то хорошо, ты себя самцом чувствуешь, а я… Я чувствую себя «петухом» из барака. — Велиан отвечал пугающе спокойно. Сразу стало ясно, что он на самом деле не доволен тем, как обошлись с его телом. Сердце чернокрылого раскрошилось прямо в его груди и осыпалось осколками в бескрайнюю пустоту. Неужели, за прошедший год он растерял все свои навыки? Да, вроде не растерял, ведь его возлюбленный кончал под ним ни один раз, наслаждался своим безумием, пока не потерял сознание. Так в чем же дело? Шед никак не мог понять, как же можно после такой славной оргии остаться недовольным?
— Я просто хотел доставить тебе истинное наслаждение. Я искал твои «невидимые струнки» и немного поиграл на каждой. Думаешь, я вчера просто так говорил тебе столь откровенные вещи? Не моя вина, что тебя эти слова возбуждали, Вель. Не я виноват, что тебе нравится боль, легкая, смешанная с блаженством. Да ты в тот миг чуть на небо не вознесся и не смей это отрицать! Да, Вель, тебе нравилось все это.
— Откуда ты знаешь про какие-то мои «струнки», о которых я сам не в курсе?
— Ну, это моя работа, угадывать и исполнять тайные желания, в которых даже себе стыдно признаться, — широко и лукаво улыбнулся Шед, и игриво пробежался кончиком остренького языка по верхней губе.
— Не… Не правда! Ну, не может же такого быть! — Вспылил малец, сверкая влажными глазами, он сгорал от обиды и недовольства, с ужасом осознав, что его похотливый любовник прав. — Как же это? Я же никогда ничего подобного не делал, и не собирался...
— У каждого свои пристрастия, Вель. Я только показал тебе одну грань удовольствия, а их еще много. Если ты блаженно стонешь, будучи снизу, это не значит, что тебе не понравиться быть сверху, например
— Я — идиот. И тело у меня тоже «идиот», — грустно улыбнулся совершенно подавленный и обескураженный юноша.
— «Тело-идиот» достается всем. У каждого свои струны и своя мелодия, просто никто об этом открыто не говорит, а половина людей про это даже и не догадывается, — тихо ответил лерментис, заталкивая вглубь своей души жгучую боль. Он из последних сил сдерживал слезы, грустно улыбаясь уголками губ. Нотки недовольства в любимом голосе пронзали сердце, как раскаленный кинжал, но надо терпеть, спрятать свои чувства. Шед вновь устроился рядом на мягкой кровати, затем с огромной нежностью, на которую был способен, притянул любимого человечка к себе, укутал своими объятиями и даже крыльями обнял, прижимаясь всем телом, словно боялся, что кто-то посмеет отнять его трепещущее чудо.
— Чувствую себя грязным извращенцем. — Буркнул исследователь, практически сразу прижавшись в ответ, уткнувшись в него мордашкой.
— Ах-ха-ха-ха-ха, ты? Извращенец? — громко и нескромно залился хохотом бывалый развратник, и все же проронил несколько слезинок, только далеко не горьких, — ты самое чистое и нежное из всех существ, что я встречал в жизни. Самое лучшее. Самое светлое. Твое тело — изящная лютня, на которой никто до меня не играл. Изысканный и утонченный инструмент, с которым я буду обращаться с осторожностью. Я — мастер и никогда не перейду черту, даже, если ты будешь меня молить об этом, я не сделаю тебе по-настоящему больно, понимаешь? Никогда.
— Я не знаю… это все очень сложно. Я ничего в этом не понимаю. И в себе окончательно запутался. Я знаю только, что сегодня мне плохо, больно, обидно и гадко… А то, что ты сделал со мной вчера — было лучшим, что я испытывал в жизни. И от этого только еще запутаннее.
— Будем распутывать вместе, — обнадежил лерментис и зарылся пальцами в золотые локоны, добавил задумчиво, — и начнем, пожалуй с роли «самца».
— Но, как же это? Ты сам говорил, что мне надо учиться! Да и мне показалось, что ты только… ну…— замялся Вель
— Что я только сверху, о боги, ты потрясающе наивен. Чудо, я «сверху», «снизу», «сбоку», и даже еще не представляешь как. Со мной можно, хоть по диагонали, я же говорил. А тебе так вообще можно все, хоть задушить меня, — сладко проворковал чернокрылый, прежде чем расцеловать любимое личико. Осыпанный лаской и разомлевший от живого тепла и мягких перьев, исследователь не придал серьезного значения этой фразе, а ведь Шед не шутил. Он твердо решил вручить свою жалкую жизнь, свое истоптанное тело и даже свою прогнившую душу этому созданию, даже, если все это выкинут потом, как мусор.
====== 10. Пристрастие======
Остаток дня Велиан провел, согретый и обласканный своим любовником, в теплой полудреме, которая поглотила усталость и легкую боль, а потом он и вовсе
