— Дверь закрой поплотней.
Тихий возбужденный голос принадлежал женщине.
Саша затаила дыхание.
— Пусть так будет. Если кто надумает спуститься, мы увидим свет в коридоре.
Женщина не возражала. Опять все стихло, словно никого в подвале и не было. Потом донесся шорох, перешедший в монотонное ритмичное движение.
Чем занималась пара в темноте, догадаться было нетрудно. Саша почувствовала, как краснеет, неловкость ситуации была еще и в том, что покинуть свое убежище незамеченной ей вряд ли удалось бы.
Шорохи сменились учащенным дыханием. Акустика, словно в театре.
Саша почувствовала, как у нее затекла спина. Показалось, что с тех пор, как она шагнула в темную комнату, прошла целая вечность, и было непонятно — ушла пара или еще находится в соседней комнате.
— Как муж?
— Хуже.
Любовники перешли на шепот. Разобрать, о чем они говорят дальше, было невозможно.
— Давай-ка мы с тобой пока повременим с этим, — голос мужчины нарушил тишину. — Не спеши. Сколько капель даешь?
— Как и говорил — десять.
— Давай ему половину.
— Но… Я так больше не могу.
— Потерпи немного. Мы же обо всем договорились.
— Тебе легко говорить, ты же его не видишь.
— Сейчас в Греции холодно. Купаться нельзя. Ты лучше придумай, куда мы потом полетим. Хорошо?
Женщина ничего не ответила. Может, она не могла решить, о чем надо сначала думать — о температуре воды в Эгейском, Средиземном или Ионическом море или о больном муже.
— Иди первой. Я за тобой.
«С Савицким еще придется повременить. Если бы не статья, если бы не этот чистоплюй Круглов, то все было бы в ажуре. Нет, смерть Савицкого сейчас будет перебором. Главный на повестке дня — Крапивин. С остальным разберусь позже», — подумал Задонский, прислушиваясь к гулкому цокоту женских каблуков.
Противная трель телефонного звонка, долетевшая из коридора, разлилась столь неожиданно, что Саша отпрянула от двери, больно зацепившись за кровать.
— Да, слушаю. Да, все в силе. Прилетает через пять дней. У меня еще проблема. Срочная. Я сам заеду. Нет, эта не повременит. Сколько стоит — знаю. Хорошо.
Он знал цену всему.
Саша тихонько выбралась из подвала и направилась в ординаторскую. Услышанный, вернее подслушанный, разговор никак не шел из головы.
Она села на диван, пытаясь вспомнить, что говорил мужчина в коридоре подвала.
Воздух в ординаторской сгустился. Дышать стало тяжело. Перед глазами мелькнуло лицо Крапивина. Визг тормозов, крики, машина «Скорой» — все плыло в замедленном темпе.
Потом улицу заполнил шум. Она услышала, как приземляется самолет. Она успела заметить мужчину. Пуля размером со снаряд медленно плыла вдоль коридора, пока не настигла улыбающегося мужчину. Внезапно экран перед глазами погас.
Саша глотнула побольше воздуха и, не мигая, смотрела на стену, видя, как по подвальному коридору шел мужчина, которого она видела в кафе. Выбритая голова, уверенная походка победителя.
Как он оказался в этом подвале? Смутная, до конца непонятная мысль возникла и сразу же погасла в мозгу.
От мелькнувшего видения она чувствовала усталость. Чье-то будущее и настоящее соединялись в одно целое. Больше всего ей хотелось лечь и укрыться пледом.
Сергей Николаевич, не спеша, обдумывая каждое слово, допечатал письмо. Завтра с утра он пойдет в полицию и будь, что будет. Что будет, он прекрасно знал, только это будущее его уже нисколько не пугало. Он еще раз перечитал распечатанный лист и отпил коньяка прямо из бутылки.
Вот все и закончилось. Жизнь не удалась. Хотя неправда. В его жизни всякого хватало. Пусть не самое лучшее, но ведь было и хорошее.
Он вспомнил Ленку, только не теперешнюю Елену Евгеньевну, а ту студентку с короткими непослушными волосами, с открытой, доброй улыбкой. Ленка была его первая любовь. Если бы она еще согласилась тогда поехать с ним на службу, но Елена Лесникова ехать в глушь отказалась. Выходит — не было у них любви. Потом он долго думал, что любви вообще никакой нет. Возможно, не встреть он Женю, так бы и верил в это. И умер он в тот же день, когда ее похоронил.
Сергей Крапивин, сын потомственного военного, всегда хотел быть как отец. А может, ему только казалось, что хочет. Его мнение в семье не обсуждалось и особо не волновало. Традиция — святое. В детстве ему даже казалось, что и на свет он появился только с одной целью — продолжить семейную традицию, а остальное — как будет.
Подкачало здоровье. В кого он удался со слабым зрением, неизвестно. Бабки, и те до последних дней читали газеты без очков. Сергея лечили в Одессе в Институте глазных болезней, потом в Москве. Зрение восстановилось, но надо было выбирать между карьерой и здоровьем. Родители выбрали второе.
На следующий год Сергей благополучно поступил в мединститут, сдав все экзамены на твердые пятерки. На шестом курсе перевелся в Горьковскую военную академию, там же прошел ординатуру и расстался с Еленой.
Если бы не постоянный молчаливый укор отца, он бы думал, что состоялся в этой жизни. Он прошел Афганистан, Чечню, побывал в Африке.
Потом наступил тот роковой год. Сначала умерла мать, а вслед за ней ушла из жизни Женька. Неоперабельный рак — такой вердикт вынесли врачи после обследования.
Его жизнь закончилась. Он начал потихоньку пить. В таком не лучшем виде он и встретил Елену. И начался новый этап его пустой и необустроенной жизни. Конечно, работа в центре это вам не госпиталь с постоянной нервотрепкой, экстренными операциями и дисциплиной. В центре он чувствовал себя сторожем при престарелых дамах. В тишине ординаторской он коротал время за глотком коньяка и компьютерными играми.
Елена была рядом. Он и в центр ехал только, чтобы быть рядом с ней. Больше там делать было нечего.
А сегодня утром хмель прошел, пелена с глаз упала, как упала ослабевшая Вероника Ивановна. Он вдруг осознал, что происходит в центре.
Сергей Николаевич сделал глоток коньяка, не чувствуя ни вкуса, ни аромата. А ведь он догадывался обо всем давно, только не было силы признаться в этом себе.
Сказать о своей догадке Елене
