Она пнула меня ногой и еще раз сделала коровий глоток из бутылки.
— Хельга, — пролепетал я ни жив ни мертв, — не пейте этот спирт! Ведь он непременно уничтожит вас!
Она захохотала.
— Ты знаешь, что такое нектар, который пьют боги? Чистый спирт! А ну, глотни и ты! — И она засунула мне бутылку в рот.
Я лизнул.
— Еще, скотина! Еще больше! А то как огрею тебя! — Ну, давай, чтобы у тебя осталось воспоминание обо мне!
Она побежала к экипажу, изрядно пошатываясь. Неуклюже взобралась на козлы, и вороные жеребцы, сущие дьяволы, помчались бешеным галопом. Через секунду затихли их топот и громыхание колес…
Вдруг, в полусознании, я вздрогнул — что-то меня покидает, чувствую, как кто-то бьет меня по плечу. Поднимаю глаза — князь Эйленбург и Мольтке!
— Вот это да! — воскликнул последний. — Что это ты сидишь тут так уныло, братишка мой сладкий? Да еще в ежевике, Господь с тобою!
Они подняли меня.
— Ах, — стонал Мольтке, — Твоя сладкая попа, наверное, вся исколота: действительно, на брюках кровь! О Вилли, Вилли, если бы ты это видел, ты заплакал бы кровавыми слезами!!
Но довольно! Читатель уже заметил, что я сумасшедший; во что иное я мог превратиться после этой жуткой истории? Представьте, даже в экипаже она сегодня прикатила, чего вам еще надо? Виргинскую сигару курила и спирт пила, сволочь! Христиане добрые, разве это возможно просто так, свыше полугода гнить в голодной тюрьме и вместе с тем дуть спирт, как корова? О tempores, о mora![31] И в мужском костюме разгуливала, шлюха! А животик ее, а две половинки сзади, если бы вы видели! Тогда в парке у нее был вид окотившейся кошки! О животик мой, который мне удалось лишь разок, в свадебную ночь, погладить, если бы я ведал, при каких обстоятельствах вновь увижу тебя…
Уже полночь. Чудо, что мне удалось все это еще сегодня, именно сегодня описать. Однако, это только благодаря ее спирту и ничему иному. Я напился в доску; это спасло меня от полного сумасшествия. Он жег мне горло еще несколько часов спустя. Мольтке и Эйленбург почувствовали, как от меня разит спиртом, искали у меня по карманам и неподалеку от меня бутылку, но ничего не нашли. Качали головами; я им, конечно, не сказал, как это произошло… Даже если бы я и хотел, мой одеревеневший, обожженный язык не повиновался.
6 мая.
Я все время вдрызг пьян. Пьянство — это безумие; я действую гомеопатически; изгоняю Дьявола Вельзевулом. И, смотрите, отлично получается! Теперь я действительно сумасшедший, но потому, что похож на губку… никто этого не замечает; не будь я последние дни постоянно вдрызг пьяным с верными, заботливыми друзьями, сидел бы я в сумасшедшем доме. И еще более: был бы действительно сумасшедший. В дом умалишенных попадает немало самых разумных людей, и почти каждому, кто ходит по улицам, следовало бы находиться в сумасшедшем доме.
Теперь я опять пьян. Где, собственно, я нахожусь? Да — все еще в Берлине. Вилли на Балеарах с Альфонсом… А ты, Демона, ты чушка поросячья, не заигрывай со мной! Предупреждаю тебя! Если ты еще раз появишься передо мной, я прикажу полицейскому забрать тебя, я, твой супруг… рогоносец. Ты поплатишься своей кровью за то, что убила меня… Мне остается только плакать. И я все еще — и чем дальше, тем больше — люблю тебя…
То, что ты болтала об уничтожении ада, это полная бессмыслица. Ад — творение Бога, это Дом, Храм Божий — до тебя доходит?.. Господь Бог задал бы тебе за это… Стерва ты, прелюбодейка — ты возгордилась в своей заносчивости, когда возвысила себя в дьявольский чин, как поденщик, который стал надзирателем над своими бывшими друзьями, или даже депутатом. Но я покажу тебе, где раки зимуют. Сейчас ты, конечно, работаешь чертом, имеешь власть надо мной и можешь в любой момент отправить меня в пекло, Господи Боже…
Но главное: не была ли эта стерва — все-таки живой? Откуда она взяла этих лошадей? А эти зеленые брюки? Разве привидение могло бы так шататься, как она, когда она лезла в экипаж? А этот спирт, елки-палки, был ведь реальный, раз я от него до самого вечера харкал…
В башне она лежала, вся розовая и белая, как поросенок на прилавке мясника. Я с ума бы сошел от этих проблем, если бы уже не был сумасшедшим.
Единственным виновником всего этого несчастья является то, что на ней был мужской костюм и что мне в голову не пришло закричать вовремя — сами знаете что. Здесь необходима реформа. С сегодняшнего дня буду орать свой пароль на каждого встречного — будь это женщина или мужчина. Ура! Это мое спасение. Я успокоился. Все будет хорошо.
9 мая.
Нахожусь в Сауштейне. По следующей причине: в Берлине я все-таки не могу просто так, ни с того ни с сего, позволить себе орать беспрерывно свое заклинание. Я заорал на офицера, статура которого была похожа не ее… Он влепил мне такую оплеуху, что у меня до сих пор искры из глаз сыплются. Он будет разжалован, я это уже устроил, но пощечина остается. А в Сауштейне меня знают повсюду, так что мой пароль примут с подобающей учтивостью.
Когда я сегодня выкрикивал его на межах, все деревенские жители сгибались до самой земли.
All right! Главное много пить, и я спасен. Но — не дай Бог ей еще раз появиться. Я точно чувствую, что если это произойдет, настал мне конец.
11 мая.
Хи-хи-хи-хи! Достопочтенная публика! Князь Штерненгох имеет честь довести до сведения возлюбленных ваших, что вчера и сегодня произошли следующие весьма важные события: в первую очередь, Демона надавала мне подзатыльников как собаке. Во-вторых, ночью я спал в конюшне на теленке, у которого была черная мордочка, а сзади хвост. В-третьих, в меня вселился дух покойного моего сенбернара Слона. В-четвертых, я открыл podex romanus. В-пятых, я был у Эсмеральды Кармен Кюмист и получил ее благословение. В-шестых, я подрался с полицейскими, после чего они меня в участке так выпороли, что я прямо завонял. В-седьмых, если кто хочет меня теперь найти, ступайте в сумасшедший дом.
И пусть никто не воображает, что я сумасшедший. Вчера я
