К седьмому веку сюда из Индии попал Просвещённый буддизм, от ханьцев перешел буддизм Махаяна. На Тибете они смешались с местной религией Бон – так и был сформирован ламаизм. В тибетском буддизме особое значение придается Посвященному Буддизму: вера в безжалостный рок вселенной, непостоянство, кару за грехи, реинкарнацию и освобождение от мирских забот. Ламаисты практикуют монотонное песнопение, жертвоприношение богу и тому подобное. Выдающихся монахов называют «лама». Это очень почетное обращение.
Как сообщалось в моих «учебниках», в седьмом веке жил верующий в буддизм князь Тубо, Сунцан Гампо. Он создал тибетский язык, занимался строительством храмов и переводил санскрипты. Все это активно способствовало формированию тибетского буддизма, который постепенно вытеснял религию Бон. Однако в середине девятого века князь Ландэма начал поощрять верования Бон, борясь с буддизмом. Тем не менее, спустя сто лет, буддизм возродился на Тибете. Чтобы упрочить свои основы и привлечь больше верующих, буддизм стал впитывать местные особенности. Из-за различий в обрядах и системе наследования в одиннадцатом веке тибетский буддизм разбился на четыре основных направления: Красную секту, Цветную, Белую и Желтую секты. Каждая из них обладала своей храмовой организацией и системой изучения сутр.
В конце тринадцатого века, ламы на высшем уровне начали расширять свое влияние над местными политическими силами, стремясь к сращению политики и религии. Как итог, с началом пятнадцатого века под управлением Цун Кха-па Желтая секта провела реформу. Постепенно она усиливалась и позже при поддержке императорской династии Цин стала контролировать политическую и религиозную жизнь Тибета. Желтая секта практиковала последующее воплощение двух живых Будд. Один из них – Далай-лама, а второй – Паньчень. Нынешний Паньчень уже 11—й по счету…
Учеба шла полным ходом, мы стали изучать западные разведки, а также формы и методы их деятельности. Помимо штатных преподавателей их освещали профессионалы, ставшие за границей «персонами нон грата». В том числе Рудольф Абель, Конон Молодый и Ким Филби.
Теория перемежалась практикой. В явочных номерах гостиницы «Россия» мы занимались учебными вербовками, на улицах столицы под пристальным оком ветеранов «семерки»[11] отрабатывали приемы наружного наблюдения, осваивали шпионскую технику и обучались на полигонах ОМСДОНа способам захвата диверсантов противника, ориентированию на местности, а также многому другому.
Учили нас и основам артистического искусства. Поскольку каждый контрразведчик, как и его антипод, должен уметь перевоплощаться. В умного, глупого, доброго и злого. Короче, в зависимости от обстановки. Лицедейству обучал Валерий Носик, впоследствии ставший заслуженным артистом РСФСР, а затем и народным.
Как и в первый свой заход, теперешний Волобуев входил в число лучших слушателей факультета. Зачеты сдавал с первого раза, курсовые работы и экзамены на «отлично». Никита уверенно шел на золотую медаль, что давало право выбора места службы, но этого было мало. Следовало подстраховаться.
Тогда я решил воспользоваться знанием будущего. Покопался в голове и вспомнил, что зимой текущего года (на дворе стояла осень 1973-го) нас привлекут к поимке злодея, расклеивавшего по ночам в столице антисоветские листовки. А чтобы у читателя не возник вопрос «с какого перепугу?», разъясню. Слушатели Высшей школы относились к оперативному резерву КГБ и регулярно привлекались к подобного рода мероприятиям. В дни посещения государства лидерами других стран наши орлы стояли по пути следования кортежей в числе радостно встречающих их москвичей, размахивая флажками и крича «Хинди руси бхай-бхай!» или что другое, в зависимости от момента; на 1 мая и 7 ноября – в первой линии перед мавзолеем Ильича на Красной площади вместе с «девяточниками», следя, чтобы никто из ликующих граждан не метнул бомбу в Леонида Ильича; а если возникала напряженность в отношениях с той или иной капстраной, метали булыжники в их посольства под личиной советских студентов, возмущенных происками империализма.
Злодей несколько месяцев вершил это гнусное деяние, причем в центре. УКГБ по Москве и области сбивалось с ног, пытаясь его поймать, но не получалось. Это стало известно в Кремле, где естественно возмутились. Такие происки и в самом сердце! Тогда от Председателя, каковым тогда являлся товарищ Андропов, последовала команда задействовать резерв. Накрыть, так сказать, широкой сетью. И через неделю, перед рассветом супостата повязал сидевший в засаде одного из подъездов дома, в месте его вероятного появления, слушатель ВКШ. Герою (фамилию я забыл) вручили медаль «За боевые заслуги», собрав всех в актовом зале. А операцию, так всегда водилось, потом тщательно разобрали.
Сосредоточившись, как учили, я поскрипел извилинами и вспомнил ее детали. В том числе места обнаружения листовок, а заодно маршруты движения преступника. Дело оставалось за малым. Дождаться зимы и в оперативном наряде опередить своего коллегу. Когда на Москву лег первый снег, все так и случилось.
Однажды днем (после самоподготовки) нас собрали в актовом зале, и приехавший с Лубянки куратор сообщил об ожидаемом мною государственном преступлении.
– Вот гад, – прошелестело по рядам. – Что делает.
Далее куратор поставил задачу, слушателей расписали по группам, и в ночное время по Москве были организованы засады. Я попал в одну из таких, которая находилась неподалеку от известного мне места, и на третью ночь все свершилось.
В полночь мой сокурсник Витя Милютин отошел отлить к мусорным бакам, а я, притопывая ботинками на морозе в арке дома и проклиная все не появляющегося Каина, хотел закурить сигарету…
Чу! За углом раздались шаги, а потом смолкли. Я осторожно высунул голову наружу. Впереди, метрах в десяти, серела тень, лапая руками стену. «Он», – прошептал внутри чекист. «Лови!» – заорал прокурор, и я выметнулся из-под арки.
Тень шарахнулась вперед, уронив какую-то жестянку, но было поздно. Я с набегу подсек убегавшему ногу, тот загремел на тротуар, усыпав его листками.
– Попался, сука! – засопел рядом Витя.
Мы быстро скрутили пойманного, дотащили до ближайшей телефонной будки и вызвали опергруппу. Задержанный оказался тем, кого искали. Ну а дальше, как и следовало быть. Волобуеву – медаль, Милютину – грамоту от Андропова.
– Так, – довольно потирал я руки. – Одна есть, теперь надо вторую, за успешное окончание школы, а потом проситься распределить «за бугор». Типа за боевые заслуги. Впереди было еще два года и следовало не снижать темпов.
На четвертом курсе Волобуев, как и другие слушатели, вступил в ряды Руководящей и Направляющей, что являлось дополнительным свидетельством преданности делу, а еще записался по месту жительства в ДНД[12], принимая таким образом участие в общественной жизни. Языками к тому времени мы владели довольно прилично, поскольку для совершенствования в них нам разрешалось общаться с иностранцами. А точнее, с туристами, посещавшими исторические места столицы. Делалось это довольно просто. Слушателей внедряли в ту или
