– «Чими Лхакханг», – величаво указал на него сивевший рядом иерарх, и мы с Кайманом изобразили почтение на лицах.
Еще через пятнадцать минут процессия остановилась у подошвы холма (дальше дорога заканчивалась), мы вышли из автомобиля, после чего процессия с лошадьми в арьергарде двинулась вверх по извилистой тропинке. На плоской вершине с купами деревьев в разных местах высился белокаменный храм с затейливым орнаментами на фасаде и тремя выступающими одна под одной, плавной формы крышами, украшенными по углам головами драконов.
У центрального входа нас встретил рев труб местных монахов, развивающиеся на стенах и лужайке флаги и низко кланявшийся настоятель. Один в один похожий на известного советского актера. Только бритый наголо и с раскосыми глазами.
– Ну, вылитый Леонов, твою мать, – восхищенно протянул Кайман. – Это ж надо!
– Тихо, вождь, – прошипел я. – На нас смотрят.
Между тем трубы замолчали, настоятель отдал иерарху рапорт, и почетные гости были приглашены в храм. Куда с достоинством и проследовали. Он был небольшим, внутри располагался мощеный гранитными плитами чистый двор, окруженный внутренними постройками с резными деревянными галереями и балконами. После того как мы смыли с себя дорожную пыль и привели себя в порядок, лучащийся счастьем настоятель сопроводил всех в трапезную. Она была перекрыта потолочной балкой в виде фаллоса и украшена разноцветными фресками на стенах, изображающими подвиги Друкла Кюнле в этом бренном мире.
Верховный лама, подогнув ноги, уселся на почетном месте, в центре длинного лакированного стола, уставленного блюдами с бутанскими яствами, мы с Кайманом справа от него, а настоятель с еще одним монахом, судя по виду – кастеляном, поскольку у того висела связка ключей на поясе, устроились напротив.
На столе исходили душистым паром похожие на пельмени мясные клецки «момос», золотилась корочкой жареная свинина со специями и редькой, пряно пахло непременное блюдо «ма-датое», представляющее собой тушеные в масле стручки жгучего перца, белели сыр из молока яка, а также целая корзина горячих лепешек. А еще красовалась здоровенная стеклянная бутыль с чистой, как слеза, ара, а к ней пара запотевших кувшинов, издававших терпкий запах пшеничного пива, что вызвало у нас с Кайманом некоторое удивление. Заметив это, иерарх важно изрек, что в других монастырях потребление горячительных напитков запрещено. Этот же на особом положении.
– Так завещал Святой Друкла Кюнле, – хихикнул настоятель, которого звали лама Норбу, масляно блестя глазами.
Далее Верховный, благословляя трапезу, изрек несколько мантр, после чего Норбу лично налил и поднес каждому по фарфоровой чашке ара. Иерарх принял свою, что-то пробормотал и, не отрываясь, выпил. – Не хило, – подумал я, повторяя. Ара оказалась крепким, как спирт, в разных концах стола крякнули, и все принялись закусывать.
В перерыве между первой и второй чуть порозовевший верховный буддист приказал ламе Норбу исполнять все мои желания, на что тот, боднув головой и сложив руки перед собой, подобострастно ответил: «Слушаюсь, Мудрейший».
Утолив первый голод и приняв еще немного внутрь, мы повели религиозные беседы. Точнее, иерарх излагал теологические истины заплетающимся языком, а остальные внимали, изображая на лицах восторг и почтение. При этом речь старца становилась все тише и бессвязней, а потом он уронил голову на грудь и захрапел. Не иначе, сказалась длинная дорога.
Лама Норбу тут же что-то шепнул кастеляну – последний быстро исчез, а затем вернулся с двумя монахами, которые бережно повлекли второе лицо Бутана в опочивальню. Мы же продолжили философствовать в более непринужденной обстановке. По мере того как ара с пенным напитком убывали, в беседе все более вырисовывалась предметность и, как это всегда бывает в мужском застолье, заговорили о дочерях Евы.
Инициатором стал Кайман, поинтересовавшийся у настоятеля, не продолжают ли адепты столь почитаемого Святого его традиции во второй части. При этом он указал пальцем на фреску, где была отображена схватка Друкла Кюнле с дьяволицей. На ней великий подвижник побеждал зло одним из способов Камасутры, в связи с чем у меня возникла мысль, а не является ли он основоположником этого научного трактата?
На вопрос вождя кастелян, расплывшись в улыбке, хотел было что-то сказать, но лама Норбу цыкнул на того, заявив, что монастырский устав это строго запрещает.
– Хотя мы и даем советы женщинам, посещающим обитель, когда тех искушают злые духи или они не могут зачать, – смиренно опустил глаза долу.
Затем я изложил свое озарение по поводу Камасутры, и у обоих лам отвисли челюсти.
– Так ведь это мысль! – придя в себя, воззрился на настенный шедевр настоятель. – По данному поводу давно идут научные споры. До сегодняшнего дня предполагалось, что автором трактата был индийский философ Ватьсьяяне, но теперь мы это опровергнем. У нас есть доказательство!
– А сколько добавится прихожан, – наклонившись к начальнику, закатил глаза кастелян, после чего они рассыпались в благодарностях и полезли целоваться.
Во втором часу ночи кастелян, икнув, упал лицом в блюдо с обглоданными костями, а лама изрек «Благословляю» и погрузился в нирвану.
– Да, не слабые ребята, – поболтал Кайман остатками ара в бутыли, после чего мы выпили стремянную.
Далее, поскольку на закурганную[29] не хватило, нетвердо ступая, вышли из трапезной и, поддерживая друг друга, направились в покои. Которые, слава Будде, нам заранее показали.
Глава 5
Новые прозрения и изгнание злых духов
На следующее утро в дверь комнаты на втором этаже, где отдыхал оракул, вкрадчиво постучали.
– Войдите, – разрешил я, с наслаждением зевая.
– Доброе утро, лама Уваата, – возник в двери, свежий как огурец настоятель, став низко кланяться. – Мы приглашаем вас на завтрак.
– Сейчас буду, – сказал я. – Одну минуту.
Настоятель исчез, лама Уваата встал с постели и, совершив утренний моцион, спустился в трапезную. Там во вчерашнем порядке уже сидели известные мне лица, перед которыми стояли блюда с горячим рисом, всевозможные закуски и небольшая бутыль ара.
– Только на опохмелку, – понял я. – Молодцы святые отцы. Не пьяницы.
После взаимных приветствий Уваата занял свое место, выглядевший помятым иерарх благословил хлеб насущный, мы приняли по граммульке и закусили. Далее появился мальчик-служка, водрузил на стол медную бадью горячего чая с молоком и маслом, разлив его серебряным черпаком в кружки.
– Мне доложили, уважаемый Уваата, о вашем первом прорицании в святом месте, – прихлебывая чай, сообщил мне Верховный лама.
– Какое еще прорицание? – подумал я, покосившись на Каймана. Тот только пожал плечами.
– В наших монастырях целая армия ученых, толкователей и философов, но никто из них даже предположить не мог, кто истинный автор Камасутры. Даже я, – самолюбиво изрек старец.
«Вот оно что, – мелькнуло в голове. – Теперь понятно».
Далее иерарх сообщил, что отправляется назад обрадовать короля, а заодно собрать религиозный
