– Благодарю, Ваше Величество, нет, – скромно ответил я. – Это всего лишь небольшая травма.
– Кроме прорицательства, – льстиво произнес, наклонившись к монарху, иерарх, – в монастыре Святого Сумасшедшего лама Уваата и его друг занимались изгнанием дьявола из одержимых. Он пострадал в одной из схваток.
«Неплохо у тебя работает агентурный аппарат», – подумал я, покосившись на второе лицо страны. А вслух благостно сказал:
– Таким образом мы почтили дух великого ла Кюнле и продолжили его дело.
– Вот как? – вопросил король, и в его глазах мелькнула едва уловимая смешинка: – Надеюсь, это получилось?
– Как мне доложил лама Норбу, – продолжил иерарх, – в монастырь увеличился поток паломников из страны, а также туристов.
– Это хорошо, – довольно изрек король. – От имени подданных моей страны выражаю вам, лама Уваата, глубокую признательность.
– А я прикажу молиться за вас во всех наших храмах и монастырях, – добавил иерарх. – Как достойного последователя Великого Учителя.
Далее аудиенция была закончена, стороны распрощались, и офицер охраны на новеньком черном «мерседесе» отвез меня домой, в уже известный читателю гостевой дом монастыря Симтокха-Дзонг. А по дороге сообщил, что авто с ним и личным шофером, теперь закреплено за мной. По приказу королевской администрации.
Кстати, за наше с Кайманом отсутствие к дому был подведено электричество и установлен холодильник с телефоном, что было весьма приятно. У входа, широко улыбаясь, нас встретил юный Чонг, сообщив, что меня приглашает на ужин настоятель.
– Передай ему, что я весьма польщен и обязательно буду, – потрепал я мальчишку по бритой голове, после чего отпустил машину.
Когда на землю опустились вечерние тени, мы сидели с учителем короля в скромной трапезной, подкреплялись чем бог послал и вели неторопливую беседу.
В отличие от ламы Норбу – явного материалиста, лама Дже Цонкап был идеалистом и философом. Он излагал свои жизненные наблюдения, прилагая их к теологическим канонам, а также рассуждал по поводу Йогачары с Трипитакой[30], в которых собеседник был дуб дубом. Кое-что я, конечно, знал, поскольку в свое время изучал курс мировых религий, а теперь чуть поднатаскался. Однако многое было непонятным. Тем не менее Уваата сидел, скрестив ноги, за столом с умным видом, иногда вставляя какую-то хрень и всячески напускал тумана.
– У вас глубокий склад ума, – изрек в конце ужина мудрый старец. – А почему бы ламе Уваате не написать трактат?
Я едва не подавился орехом, который жевал.
– В смысле?
– О своей жизни. Вы много путешествовали, созерцали, к тому же имеет божественный дар. Это заслуживает внимания.
– Вы так считаете, уважаемый кущо-ла?[31]
– Да.
– Нужно подумать.
Вернувшись назад при сиянии звезд, я вошел в дом, поднялся по ступеням на второй этаж, вошел в зал и поднял трубку телефона. Мне откликнулся долгий гудок. Аппарат работал.
– Отлично, – брякнул ее на рычаг, вслед за чем отправился на кухню, где открыл дверцу холодильника. Помимо всяческой еды, фруктов и сладостей на одной из полок блестели несколько разнокалиберных бутылок.
– Не хило затарили, – поцокал я языком и кликнул Чонга.
В прихожей послышались легкие шаги, затем в дверном проеме возник мальчик:
– Я здесь, Учитель.
– Держи, это тебе с приятелями, – подозвав его к себе, сказал я, после чего загрузил подставленный подол едой и фруктами.
– А теперь отправляйся спать, – напутствовал юного послушника.
– Сесе, – поклонился тот и засеменил назад. Спустя минуту внизу хлопнула дверь, и все стихло.
Спать не хотелось, в окна заглядывала луна, которая здесь казалась намного ближе и таинственней. Чуть подумав, я извлек из холодильника одну из бутылок – это был виски «Бурбон», накинул на плечи накидку и, прихватив сигареты с бокалом, вышел на окаймлявшую дом террасу. Там, откупорив бутылку, уселся в тростниковый шезлонг, набулькал в бокал, выпил, закурил и вспомнил слова старого ламы о трактате. Писательство я уважал и в прошлой жизни, выйдя в отставку, даже накропал несколько книг. Правда, без особого успеха.
– Напиши путевой дневник, – сказал вдруг внутри моряк (составляющие всегда просыпались, когда я потреблял спиртные напитки).
– Точно, – поддержали его остальные три. – И прими еще стакан. А то пока до нас дошло, все рассосалось.
Я внял, поскольку с составляющими приходилось считаться. Как-никак они были моей второй натурой и консультантами. Бурбон был много крепче других напитков, и те оживились.
– Это будет не та хрень, что ты писал раньше, – крякнул прокурор, исполнивший не одну тысячу документов.
– Точно, – выдохнул воздух чекист. – Может получиться триллер мирового класса.
– А бабок за него дадут? – что-то понюхал внутри шахтер.
– Потом догонят и еще дадут, – икнул моряк. – Ну конечно, дурик.
– В таком случае, я тоже «за», – согласился горняк. – Давай, лама, наливай еще. За консенсус!
– Спасибо, ребята, – всхлипнул я, снова потянувшись за бутылкой.
Проснувшись на заре, прислушался к себе (внутри умиротворенно храпели), совершил утренний моцион, выпил пару чашек кофе, сваренного Чонгом, и стал накручивать диск телефона. Через десять минут к дому подкатил вызванный лимузин, я уселся на заднее сидение и кивнул сидевшему впереди шоферу:
– В город, сын мой.
За боковым окошком в легкой, пахнущей кострами дымке закачались осенние пейзажи равнины и предгорий, далее мы вырулили с проселочной дороги на главную, и шофер прибавил скорость. Столица уже проснулась и жила своей размеренной жизнью.
По главным улицам катили нечастые малолитражки, ярко раскрашенные грузовики и автобусы, они колоритно дополнялись влекомыми косматыми лошадками повозками крестьян, везущими на базары плоды своих трудов; регулировщики махали жезлами на перекрестках, а по тротуарам неспешно шли прохожие и стайки обвешенных фотоаппаратами туристов-бездельников из Европы.
Отыскав глазами в череде следующих друг за другом магазинов нужную мне вывеску, я попросил водителя остановиться и вышел из машины. Заведение было чем-то вроде универмага. Пройдя в отдел писчебумажных принадлежностей, я приобрел толстую, в сотни две листов тетрадь формата А-4 в кожаной обложке, а к ней китайскую авторучку с золотым пером и пару флаконов синих чернил. Ради интереса побродил по другим отделам, среди которых обнаружил музыкальный. Там, в числе национальных инструментов, на витрине красовались несколько гитар, матово блестящих лаком.
– Позвольте вон ту, – указал я пальцем скучающему продавцу на шестиструнную.
– Пожалуйста, – снял тот с витрины товар. – Японская. Рекомендую.
Инструмент имел логотип фирмы «Ямаха», был знаком, и я его чуть подстроил. Затем заскользил пальцами по грифу и напел популярную композицию группы «Битлз» «Восходит солнце». Когда прозвучал завершающий аккорд, рядом с открытыми ртами стояло несколько зевак. Монаха играющего на гитаре, да еще исполняющего песню на английском, они видели впервые.
– Беру. И еще дайте чехол, – сказал я продавцу, отсчитывая хрустящие купюры.
Вернувшись назад, я прихватил покупки, отпустил водителя и поднялся к себе наверх. А поскольку небольшая порция музыки породила ностальгию, извлек из чехла гитару, после чего уединился на террасе. Там, усевшись в шезлонг, глядя на далекую череду гор и тихо перебирая струны, стал вспоминать, что бы такое исполнить. Песен самого различного жанра
