Когда я с трудом продрал глаза, в пролом крыши заглядывал солнечный луч, рядом вовсю храпел вождь, тибетцев не было. Отсутствовала и поклажи. «Картина Репина ”Приплыли”», – всплыла мысль и я, выбираясь из спальника, заорал:
– Кайман, проснись! Нас обокрали!
Храп прекратился.
– Чего? – высунул голову наружу вождь, сонно озираясь.
Еще через минуту мы выскочили на свет – у развалин было пусто. На земле валялись лошадиные каштаны и несколько блинов яка. Горное эхо долго разносило слова. Великого и могучего. А потом стихло.
– Теперь понятно, почему был горьким чай, – облегчив душу, сказал я. – Эти твари туда что-то подсыпали.
– Так они же пили его с нами, – засомневался Кайман.
– Ну и что? Потом чем-то нейтрализовали.
Сперли у лам практически все. Яка с лошадьми, груз и дорожные сумки. В которых были: письмо тибетскому иерарху, мой дневник и наличность в десять тысяч «зеленых». Увели даже наручные часы с четками. Ловкие оказались, гады.
Такого удара мы не получали давно. Хотелось выпить и набить кому-нибудь морду. Но вокруг было пусто и безотрадно. Успокаивало то, что все свои средства, помещенные в бутанский банк, за день до отъезда мы перевели в Лхасу. Однако туда нужно было еще добраться.
Проверили, что осталось в карманах монашеских одежд. Только паспорта, по неполной пачке сигарет, плитка шоколада, зажигалка да коробка спичек. Далее встал вопрос, куда идти? Возвращаться к границе или двигаться вперед, к неизвестному нам Кангмару. Единогласно решили вперед. Русские не отступают.
Затем мы отыскали неподалеку родник, где ополоснули лица, сжевали треть плитки шоколада, запив ее водичкой, увязали спальники, подтянули широкие монашеские штаны под накидками и зашаркали ботинками по тропе. В сторону второго перевала.
Постепенно утренняя прохлада сменилась теплом, солнце все больше пригревало, в долинах рассеялся туман, даль распахнулась во всем своем величии.
Такие необъятные пространства с синеющими вдали пиками мне приходилось видеть только на картинах Рериха.
Примерно через километр, возле свежей горки лошадиного помета, сбоку от тропы в розовом мху что-то блеснуло. Это была моя гитара. Здесь же валялся и дневник, шурша на легком ветерке раскрытыми страницами. Видно, они не представляли ценности для воров и были выброшены.
Дневник я тут же определил за пазуху, инструмент сунули в спальник, и путники двинулись дальше.
– Если догоним этих козлов, я им бошки поотрываю, – буркнул Кайман, прибавляя шагу.
– Это вряд ли, – обозрел я мерцающий в ярком свете, ландшафт. – У них фора в несколько часов, да и скорость раза в два быстрее.
К полудню мы плелись где-то на полпути к желанному перевалу, который почему-то не становился ближе.
– Рефракция, – утерев пот со лба, тяжело дыша, сказал Кайман. – На такой высоте свет преломляется и искажает расстояние.
– Щас бы воды, – облизал я пересохшие губы. – Хрен с ним, со светом.
Спустя некоторое время, когда мы уже изнемогали от жажды, за очередным поворотом тропы, в низине, блеснуло зеркало воды, и открылось небольшое озеро, часть которого было затянуто легким туманом. Издав радостные вопли, мы из последних сил заковыляли к нему, где напились вдоволь.
– Хорошо, – отдуваясь, утер я губы рукавом, и мы повалились на траву, чувствуя, как гудят ноги.
– Жрать хочется – сказал минут через пять Кайман. – Давай тут чего-нибудь поищем.
– Давай, – согласился я, и мы с кряхтением встали.
Оставив пожитки, двинулись вдоль берега. Пологого, с редким кустарником и лужайками цветущего астрагала, издающего медовый запах.
Первое, что обнаружили, пройдя метров сто, были несколько побулькивающих гейзеров, чуть в стороне. Именно они и парили над водою.
– Черт, горячий, – отдернул руку друг от одного, пожелав проверить температуру.
Вдруг в кустарнике что-то пискнуло, мы переглянулись и покрались туда, осторожно ступая и прислушиваясь. Через минуту у меня из-под ног с фурканьем взлетела птица и метеором унеслась на другой берег.
– Гнездо! – опустился я на колени.
В устланной травой выемке белели шесть крупных яиц.
– Утиные, – сказал опытный в охотничьих делах вождь, выбрав их в накидку. – И кладка совсем свежая.
Пошарив вокруг, мы обнаружили еще три кладки, и число яиц увеличилось до двух десятков.
– Будет, – сказал я другу, который впал в охотничий азарт. – Айда к гейзерам.
Сварив там яйца, на что ушло минут десять, мы двинулись назад и наткнулись на россыпь дикого щавеля.
– Вот и обед, – когда мы нарвали по охапке сочных листьев, довольно изрек Кайман. – Спасибо тебе, о великий Будда!
Чуть позже, устроившись на развернутых спальниках, мы ополовинили ниспосланное богами. Далее выкурили по сигарете, вздремнули и снова тронулись в путь. Сил заметно прибавилось.
Когда вечерняя заря причудливо окрасила первозданность мира, мы добрались до верхней точки перевала. С него открывался вид на теряющуюся вдали холмистую равнину, в центре которой просматривалось что-то похожее на селение.
– Километров двадцать будет, – приложив к глазам козырьком руку, уверенно сказал Кайман.
– А может, поменьше? – с надеждой спросил я. Очень хотелось добраться туда побыстрее.
– Обижаешь, – хмыкнул приятель. – Я как-никак бывший штурман. И, подчеркиваю, неплохой, – вздел кверху палец.
Приметив в ближайшей скале расщелину, мы укрылись меж ее стенами, где прикончили остатки обеда и забрались в спальные мешки.
Вверху повисла огромная луна, на ней просматривались даже кратеры, сбоку поблескивал Млечный путь, таинственно мерцали туманности. Ночью прошел небольшой дождь, утро выдалось хмурым и прохладным.
Проснувшись и цокая зубами, мы выкурили по сигарете натощак и сжевали оставшийся шоколад, затем выпили по горсти воды, скопившейся в выемке, после чего, взяв подмышки свои скатки, пошагали вниз. В ту сторону, где привиделось селение.
Спустя час небо прояснилось, сквозь пелену облаков пробились благодатные лучи, и природа засияла во всем своем блеске. По мере движения окружающий нас ландшафт менялся: серость скал и бледность мхов все больше замещались яркой зеленью с полевыми цветами, стало больше встречаться кустарников, изредка там и сям попадались деревья. Тропа меж тем тоже расширялась, что радовало. За очередным нагромождением циклопических валунов к ней примкнула еще одна со стороны запада. Настроение повышалось.
Чу! Впереди еле слышно мелодично звякнуло, а потом еще. Мы насторожились.
– Не иначе караван, – снял я с плеч мешок. – Этим нужно воспользоваться.
Когда минут через десять в поле зрения возник первый сопящий як с покачивающимся в седле погонщиком, мы сидели в позе лотоса и, обратив лица на восток, пели мантру. Я сопрано, а вождь басом. Получалось неплохо.
Звон колокольчиков стих, запахло коровой, а затем к нам подошли три человека. В малахаях на головах, коричневых халатах и мягких сапогах с загнутыми носами. Они молча встали в паре метрах от нас
