— Спасибо, — поблагодарила она.
Наконец-то. Маргери попыталась вспомнить, когда в последний раз получала вести от бабушки. Кажется, месяца полтора назад. И что теперь ответить ей на вопрос о том, каких успехов она достигла?
— Наверное, мне тоже стоит написать письмо леди Оленне, — улыбнулась Санса, пока Маргери читала послание, — она всегда была так добра ко мне. Маргери?… — обеспокоенно спросила Санса, увидев, как изменилось её лицо, — что случилось?..
Она не ответила. Несколько секунд сидела неподвижно, сжимая пожелтевший лист бумаги и, не моргая, глядела в пустоту.
— Извините меня.
Отставив недопитый бокал, она встала из-за стола и вышла из комнаты.
Санса и Арья переглянулись и, не сговариваясь, бросились к оставленному на столе письму. Младшая первой схватила его, и Санса, глядя через плечо сестре, забегала глазами по строчкам. Послание, написанное одним из приближённых Королевы Шипов, было коротким — армия Ланнистеров атаковала Простор. Хайгарден разрушен, солдаты и большинство слуг убиты, а леди Оленна казнена по приказу Серсеи.
— Бедная Маргери… — прошептала Санса, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы.
Она почти не была знакома с леди Оленной, но пожилая дама всегда относилась к ней с теплотой, пусть даже отчасти и использовала в своих целях. Санса стояла посреди комнаты, не зная что ей делать — пойти к Маргери и поддержать её насколько это вообще возможно или оставить одну.
— И после этого ты всё ещё будешь утверждать, что нам следует остаться в Долине? — хмуро бросила Арья.
— Особенно после этого, — процедила Санса, чувствуя, как в душе её закипает ненависть, — я знаю, что ты задумала. И не надейся, что позволю тебе удрать. Я не намерена больше терять близких.
Она ожидала, что Арья начнёт возмущаться, но вместо этого сестра налила им обеим вина:
— Отложим этот разговор на потом. Сейчас мы должны позаботиться о Маргери. — Арья задумчиво посмотрела в окно, — и надо рассказать обо всём Джону. Не важно, что там произошло между ними, но теперь это уже не имеет значения.
***
Маргери сидела на полу, обхватив колени. Не было ни боли, ни слёз — в душе поселилась серая, безжизненная пустота. Она ничего не хотела и ничего не чувствовала. Всё кончено. Последний родной человек, оставшийся у неё на этом свете, мёртв. Дом Тиреллов мёртв. А она, Маргери, более не существующая для мира, сидит в замёрзшем замке на краю света. Забытая и одинокая.
Она не знала, сколько времени провела, в спальне, но опомнилась лишь тогда, когда за окнами уже стемнело. Затёкшие мышцы ломило, кости хрустели, но Маргери, не замечала этого. Трижды за дверью скреблись Арья и Санса, не решаясь войти, хотя щеколда была не заперта; ещё несколько раз Фрида и Давос умоляли её выйти, чтобы поесть и, не дождавшись ответа, оставили под дверью поднос с ужином.
Доковыляв до шкафа, она взялась за ручку и, выдвинула один из верхних ящичков. Движения её были заторможенными, но, тем не менее, уверенными, лицо не выражало ни единой эмоции. На самом дне, под стопкой сорочек и кружев, нащупала небольшую склянку. В дрожащем пламени свечей розоватая жидкость отдавала багрянцем. “Одна капля, растворенная в вине, успокоит нервы, три — погрузят в долгий и здоровый сон, а десять — в вечный”, рассказывала ей бабушка, когда в детстве Маргери спросила у неё о лекарстве с красивым названием “Ночная Тень”.
Так просто. Десять капель. Вытащив пробку, Маргери поднесла пузырёк к губам. Откинув голову, она приоткрыла губы, готовясь выпить и навсегда сбросить с плеч ношу, оказавшуюся для неё слишком тяжёлой. “Я разочарована, моя девочка, очень разочарована…” голос Оленны прозвучал в голове с неожиданной ясностью, точно бабушка стояла за её спиной. “Тоже мне, наследница Великого Дома…”. Она могла поклясться, что слышит гневное, сварливое фырканье Королевы Шипов.
Маленькая Роза Хайгардена мертва. Её больше нет. Серсея победила. Маргери любила жизнь, и не хотела сдаваться, но что делать если от неё прежней ничего не осталось? Она потеряла отца и брата, потеряла Джона, а теперь ещё и Оленну. Её дом разрушен, и нет ничего, что удерживало бы её на этом свете.
Вздохнув, Маргери убрала склянку обратно. “У меня нет сил даже на то, чтобы умереть”.
…Уже давно стемнело, но она всё так же лежала на кровати, свернувшись в клубок, бездумно разглядывая стену. Во рту пересохло от жажды, но вставать с постели не было ни сил, ни желания. Тихо скрипнули за спиной дверные петли, и, Маргери, не оборачиваясь, хрипло бросила:
— Уходите.
Она услышала, как тихо закрылась дверь и увидела тень на стене, но и без того, по звуку шагов поняла, кто это. Какое-то время Джон мялся на пороге и, наконец, подошел к кровати. Она почувствовала, как прогибается под тяжестью тела матрас, и через несколько секунд сильные руки обняли её со спины. У неё задрожали губы.
— Мы убьём их, — тихо сказал Джон, прижимая её к себе, — мы убьём их всех.
Маргери повернулась к нему и вдруг разрыдалась. Слёзы душили её, и, уткнувшись ему в плечо, она беззвучно рыдала.
— Прости меня… — всхлипнула Маргери, когда первый всплеск эмоций пошёл на убыль, — я виновата перед тобой, Джон. Я так виновата…
Он покрепче обнял её и поцеловал в макушку.
— Это уже не важно.
Она подняла голову и посмотрела на него опухшими, заплаканными глазами. Неужели, после всего, что случилось, он всё ещё не любит её? Маргери казалось, что она не заслуживает ни его любви, ни его прощения.
— Я люблю тебя, Джон Сноу.
Он пробыл с ней до рассвета. Несколько раз её снова захватывала истерика — она то, рыдала, проклиная Серсею, то просила прощения, вспоминала Сансу и Мизинца, бормотала что-то об отце и Лорасе, о Ренли и ублюдке Джоффри… Джон не пытался её успокоить — чем раньше вся боль выйдет наружу, тем легче ей будет.
Маргери уснула лишь когда на горизонте обозначилась тонкая светлая полоса — вестница приближающегося рассвета.
До выступления на Королевскую Гавань оставалось три дня.
***
Джон и Санса уже махнули рукой на то, что она целыми днями торчит на замковых стенах вместе с солдатами. Запрещать что-то младшей Старк было абсолютно бессмысленно, и к тому же такая встряска, как ни странно, положительно сказывалась на её состоянии. Рана на боку почти зажила, и от неё осталась лишь тонкая глубокая царапина с розовой, чуть влажной кожей.
Арья сморщилась, борясь с желанием почесаться. Мейстер говорил, что это хорошо — раз чешется, значит, заживает, главное, не поддаваться соблазну и не царапать её
