В Триполи меня встретил посыльный с базы. Он, слава Богу, не имел никакого отношения к Шеффилду, и не был «человеком из его команды», как любил выражаться Майкл. Это меня воодушевило – поездка оказалась бы куда менее приятной, пройди она в обществе шеффилдовской шестерки, тем более, что он и так отправил со мной оператора, чем вызвал мое бурное негодование, но, конечно, не обратил на него внимания.
База Алекса находилась примерно в двух часах езды от аэропорта, и путь наш пролегал через несколько разрушенных городов. Еще недавно на их улицах кипела жизнь, а теперь здесь царила тишина – мертвая и звенящая. Формально они считались зачищенными от боевиков-исламистов, но в действительности это означало, что военные попросту уничтожили всех. Конечно, в новостях о подобном не говорят: рядовой обыватель видит идиллически вылизанную героическую картинку, где доблестные сыны Америки бесстрашно сражаются с террористами во имя мирового добра. Нет, террористы здесь, конечно, имелись, и немало, но коалиция в своем стремлении показать миру несокрушимость союза «великих держав», допускала процент «случайных и прискорбных, но неизбежных жертв», полагая, что маленькое зло оправдывает большое добро. Но главную роль, конечно, играли деньги. Война – доходный бизнес, и лучшее тому доказательство – огромное количество частных военных компаний, учрежденных предприимчивыми бизнесменами. Американскому правительству было очень удобно сотрудничать с ними, ведь в случае проявления необоснованной жестокости, что на войне является делом обычным, Пентагон легко может откреститься.
В одной из таких компаний служил и Алекс. Он, правда, уверял меня, что руководство неукоснительно блюдет законы, но я знала, как филигранно организаторы подобных компаний умеют их обходить. Впрочем, я не осуждала его – каждый выкручивается, как может, да и мне ли вешать ярлыки?
До базы мы, к счастью, добрались без приключений. Она почти не отличалась от тех двух, где я была прежде: заграждение, увешанное по периметру камерами и инфракрасными датчиками движения; двухэтажные казармы из песчаника, выбеленные беспощадным африканским солнцем и множество мелких построек разного назначения. По углам территории вздымались наблюдательные вышки, где дежурные на которых сменяли друг друга каждые три часа.
Мы направились к казармам. С каждым шагом мое волнение усиливалось в геометрической прогрессии, сердце отчаянно колотилось, а в горле пересохло. Я чувствовала себя как тогда, когда в первый раз приехала на «Эль Комачи» без приглашения. Казалось бы, ну чего бояться теперь? Алекс знает о моем приезде, мы обо всем договорились, но почему тогда на душе так нехорошо и тревожно?
Мы зашли внутрь. Вокруг было полно людей, все были заняты своими делами, и никто не обращал на нас внимания.
— У нас здесь часто журналисты бывают, — сказал мой провожатый, — а о вас я, кстати, слышал, — он посмотрел на меня и улыбнулся. — И статьи у вас классные. Повезло Алексу с сестрой.
Я улыбнулась в ответ, дежурно поблагодарила, мне не было никакого дела до его похвалы. Он неумело заигрывал со мной, и это больше раздражало, чем льстило.
Сбоку открылись двери, и вышел Алекс.
— Тэсса! — он тотчас увидел меня и махнул рукой. — Привет!
Я подошла к нему, и мы обнялись. От Алекса пахло пòтом, песком и кофе.
— Как долетела? Пойдем, провожу тебя в твою комнату, ты, наверняка, устала с дороги.
Мне тоже не особо нравилось торчать посреди вестибюля, на глазах у всех и кроме того… Я бросила короткий взгляд на его правую руку, где теперь блестело обручальное кольцо. Это прозвучит дико, но в тот момент я не испытала ни шока, ни злости, ни каких-либо других сильных чувств. Наверное, это конец всего, подумала я. Конец эпохи. Конец нас. А, может, начало чего-то нового.
Мы зашли в отведенную мне комнату, Алекс закрыл дверь, и на несколько секунд повисла тишина.
— Поздравляю, — я снова посмотрела на его руку, пытаясь ощутить ярость или обиду, выдавливая их сиз себя, как остатки зубной пасты из тюбика, но не чувствовала ничего.
— Спасибо, — Алекс был явно удивлен, и это обстоятельство вдруг показалось мне крайне забавным. — Надо было сказать тебе раньше. Но, понимаешь, все так внезапно случилось… Инге забеременела, а она христианка, и ни за что не стала бы делать аборт. Так что у меня не было выбора.
— Выбор есть всегда, — я пожала плечами и подошла к окну. Солнце садилось, и над пустыней раскинулся кровавый закат. — Ты сделал свой.
Я повернулась к нему. Алекс стоял посреди комнаты и смотрел на меня – растерянный, виноватый. Наверное, он ждал, что я устрою скандал и, пожалуй, даже хотел этого: так ему было бы проще, потому что именно к этому он готовился и подбирал слова, пытаясь предугадать мои.
— Я думал, тебя это взбесит.
— Я тоже так думала.
Единственное, что действительно раздражало и вгоняло в недоумение – почему Инге? Я напрягла память, восстанавливая ее лицо. Круглое, с бесцветными ресницами и бровями, блекло-серые глаза и не слишком хорошая кожа. У Алекса, определенно, дурной вкус.
— Одного не пойму: как тебя угораздило?
Алекс закашлялся. Достал из кармана пачку сигарет, вытащил одну и закурил.
— Она сказала, что пару раз забыла выпить противозачаточные.
Я не удержала смешок. Может, при рождении Инге и пропустила очередь за внешностью, но зато пристроилась туда, где раздавали мозги.
— Я не хотел жениться на ней и сейчас не хочу, но еще больше я не хочу, чтобы мой ребенок рос без отца.
Об этом твердила мне интуиция? Этого я подсознательно боялась? Прислушавшись к внутренним ощущениям, я поняла, что с момента взлета мало что изменилось. Только теперь к предчувствию прибавилось недоумение: я смотрела на Алекса и не могла понять, чем все таки зацепила его эта бесцветная, простая, как ситцевые трусы, девица.
— Тебе не стоит оправдываться.
Обычно такое спокойствие сопровождается ощущением нереальности, по крайней мере, в книгах и фильмах герои чувствуют себя именно так, но со мной ничего подобного не происходило. Я воспринимала действительность ясно, как никогда.
Алекс вздохнул и опустился на кровать. Пружины жалобно скрипнули.
—
