— Это правда? Это не гендзюцу? Ты говоришь правду?.. — светлые глаза в обрамлении темных ресниц взглянули на нее с надеждой и болью. От этого взгляда мурашки побежали по коже, Кенара не выдержала и отвернулась.
— Да! — крикнула она, как прикрикивают на тупого, раздражающего ребенка.
И тут Номика, этот взрослый мужчина тридцати лет от роду, сел на снег и горько заплакал. Кенара хотела провалиться сквозь землю — настолько не привыкла она к подобным изъявлениям чувств, и ей тяжело было видеть до такой степени сломленного, забывшего о гордости собрата по оружию. Но вот она вспомнила, как горевала сама, и от жалости и сочувствия у нее защемило сердце.
Номика прикрыл лицо рукой, но слезы так и катились по щекам, падали на снег, обжигая его. Ветер качал ели и было слышно, как скрипят стволы и трещат ветки. Кенара подошла и опустилась на снег возле Номики, села рядом. Она не знала, что ей сказать и что сделать, поэтому просто положила голову ему на плечо. Так они и сидели, последние шиноби Звездопада, две падающие звезды, несущиеся к смерти во всем своем блеске и великолепии.
Номика перестал всхлипывать, отер слезы и спросил:
— А кто-то еще кроме нас был вне деревни в ту ночь?
Кенара подняла голову.
— Никого больше не осталось.
— Что сейчас там происходит?
— Я обратилась за помощью к Листу. Деревню контролируют АНБУ и они же пытаются проводить расследование, пока без особых успехов.
— Я не был дома почти пять лет, — сказал Номика. — Получается, что по-настоящему домой я уже не вернусь.
— У тебя осталась семья в Звездопаде?
— Нет, я потерял отца шесть лет назад, а больше у меня никого не было из близких родственников, только друзья и хорошие знакомые. Не могу представить, что они все мертвы…
— Почему я тебя не помню? — спросил Номика позднее. — Сколько тебе лет?
— Скоро будет семнадцать, — ответила Кенара. — Я тебя тоже не помню, ты старше моей сестры, но младше моих родителей. Их звали Тэйкен и Сирин из дома Масари.
— Масари? – Номика посмотрел на девушку. Лицо его выглядело печальным и мужественным, и с удивлением куноичи подумала, что его репутация в ее глазах не пострадала из-за его несдержанности. — Конечно, я знаю. Видел и Сирин, и Тэйкена, ведь они были выдающимися шиноби. Мне было пятнадцать или шестнадцать лет, когда они погибли. Ты больше похожа на отца.
— А где ты жил, в каком доме?
— В скромном домике неподалеку от сквера с кленами, с коричневой крышей и желтой дверью.
— Там маленькая кухня и в комнате на стене картина с кораблем и морем… — пробормотала Кенара. Если бы она специально пыталась вспомнить, то не смогла бы, а так образ сам собой всплыл в ее голове.
— Откуда ты знаешь? — удивился Номика.
— Я была там, — ответила девушка. — Я побывала почти во всех домах в Ту Ночь.
Ночь опустилась на долину Ханкон. Номика поспешил вернуться к своим товарищам рабочим, чтобы его не искали, и сообщил бригадиру, что берет бессрочный отпуск.
— Моя сестра приехала, — сказал он, кивнув в сторону Кенары.
Девушка подобрала в лесу дубленку и унты и выглядела вполне нормально, стоя в отдалении и поджидая «брата». Товарищи называли его Миширану Конор, и это имя больше ему подходило.
Они вместе вернулись в гостиницу и, когда совсем стемнело, сидели перед печкой и продолжали беседовать. До сих пор Кенаре иногда казалось, что ее прошлое приснилось ей, ведь не было никого, кто бы мог разделить ее воспоминания. А теперь появился человек с похожими воспоминаниями и он подтверждал: да, Деревня Звездопада — не сон и не выдумка.
— Объясни, почему ты не вернулся домой после той миссии?
— Я вернулся, но ненадолго, — Конор помрачнел. — Настолько, чтобы похоронить товарищей и попросить прощения у их семей за то, что не уберег их и мои действия и принятые решения привели отряд к гибели. Из-за чувства вины я больше не мог исполнять свои обязанности шиноби и, поставив старейшину в известность, снова ушел на север, — светло-зеленые глаза словно погасли. — Ведь погибли не только Саба и Кеномичи, но и девять женщин из Ханкона, захваченных в плен.
Конор встал и подошел к окну, закрытому ставнями. Он распахнул ставни и открыл окно, но ветра не было. И все же морозный ночной воздух хлынул в комнату, казалось, вместе со светом звезд с бездонного, низко раскинувшегося темно-синего неба.
— Здесь ночью небо цвета твоих глаз, — тихо сказал он.
Кенара вдруг увидела его другим — веселым, беззаботным ребенком, каким он, должно быть, был всегда и оставался бы таким, если бы не множество смертей, слетевшихся и легших ему на плечи тяжким грузом. «Что бы он ни сказал дальше, — подумала Кенара, — я знаю, что он был не виноват. Этот человек никогда не причинил бы людям умышленное зло». Но невозможно быть шиноби и иметь чистую, незапятнанную кровью душу.
Не будучи сенсором, не имея богатого опыта общения с людьми, Кенара не очень хорошо в них разбиралась, но симпатии, зародившиеся в ее душе, никогда ее не обманывали. Между ней и Конором не было той стены, которой она обычно отгораживалась от других. Девушка чувствовала, что этот человек не способен причинить ей боль, и понимала его, так как на них обоих лежала тень трагедии. Кенара не воспринимала его как брата, как отца или как мужчину. Кем он приходился ей, она еще не разобралась. Конор увидел в ней взрослого, мужественного ребенка, оставшегося один на один с большой бедой, и доверился ей, как равной.
— Мы переоделись торговцами и поехали на повозке через перевал, надеясь выманить банду Хайро Оками. Так и произошло, но, когда мы оказали сопротивление, разбойники начали отступать, ища защиты у своего вождя, владевшего некоторыми техниками. Я не боялся попасть в ловушку, так как знал, что мы сильнее их шайки. Мы решили, что они испугались, столкнувшись с настоящими ниндзя, и попрятались в свои норы. Их логово находилось в пещере внутри горы. Там нам навстречу выбежали женщины, которых держали в плену и использовали как обслугу. Мы не знали, что из пещеры есть другой выход — тоннель, ведущий на восточную сторону склона.
Как оказалось, бандиты
