– Я благодарен вам за проделанную работу, – сказал тот, растягивая слова. – Дайте мне несколько дней и возвращайтесь домой. А сейчас придется прервать наш разговор.
Детектив любезно простился и нажал отбой. Джим закрыл глаза, стараясь ни о чем не думать, затем направился к лестнице. Поднялся, наступая на каждую ступеньку медленно и осторожно, словно приговоренный к смерти преступник, которого ведут на эшафот. Тесный кабинет, где он хранил все свои бумаги, рабочий ноутбук и записные книжки, слабо освещала небольшая настольная лампа. Джим ее не включал. На столе лежала тетрадь. Он мог бы поклясться, что не прикасался ни к одной из этих тетрадей за все время, проведенное им в Пойнт-Спирите. Но какое значение имела сейчас такая мелочь? Он повернул голову и едва сдержал рвотный позыв. Схватился за край стола. Его тошнило. Стараясь удержаться на ногах, он ненароком задел тетрадь: она соскользнула со стола, упала на пол и открылась. От неожиданности Джима охватила внезапная паника. Он опустился на колени и склонился над тетрадью. Дрожащими пальцами подобрал ее с пола, поднес левую руку к сердцу. Самый подходящий момент, чтобы это наконец произошло. Сейчас у него будет инфаркт.
– Это был ты, Джим.
Он даже не повернулся. Знал, что Люсьен где-то рядом. Он чувствовал, как пахнут подошвы его ботинок, стоящих на ковре. Длинная худая тень упала на стену и заняла собой все пространство комнаты.
– Белый ребенок, рожденный от матери-мулатки со светлой кожей в ночь на двадцать третье июня, в день летнего солнцестояния. Ребенок со сверхъестественными способностями и безграничным могуществом… Но родители испугались, Джим. Они увезли тебя из Нового Орлеана, когда тебе было пять лет, и сделали все возможное, чтобы полностью забыть о твоем чудесном даре… Результат налицо… – не спеша произнес он. – Говорят, все дети видят то, чего не видят взрослые, но, когда родители то и дело твердят, что все это только кажется, наступает день, когда ребенок перестает что-либо видеть, не так ли? Этот великий дар, который носят в себе подавляющее большинство смертных, уничтожают с помощью здравого смысла и заурядной житейской логики. Однако твоим родителям пришлось расплачиваться сполна. Уж они-то знали, от чего отрекаются, Джим. Они не имели права тебя увозить. И все же я тебя нашел…
– Дело не в Элизабет… Не она в этом деле главная, – пробормотал Джим почти шепотом.
– Элизабет очень важна. В ней моя кровь, мои гены… Но она не владеет даром. Она женщина.
Дрожащими руками Джим перелистал страницы тетради. На первой странице – изображение женщины, подвешенной на потолочной балке; на второй – автомобиль, срывающийся со склона; мастерски нарисованная крупными штрихами марионетка бредет по улице; женщина стоит перед стариком, который рыдает и рвет на себе волосы.
– Боже… неужели я все это нарисовал? Быть такого не может…
Люсьен уселся перед ним на корточки и положил руку ему на колено.
– Переезд сюда разбудил твое подсознание, – продолжал он. – А меня от моего вечного сна разбудил Виктор с его примитивными суевериями и двойной игрой. Виктор клюнул на легенду, ходившую вокруг этого дома, он знал, что колдуны ошиблись, что меня случайно принесли в жертву. Я не был тем, кем считала меня Магали. Кое-какие способности у меня имелись, но не до такой степени, как она воображала. Когда меня инициировали, в меня проникли духи. Будь я тем, кого они называли маленький бокор, ничто не завладело бы моей душой, я лишь стал бы еще сильнее. Вот почему они меня уничтожили.
Джим неподвижно смотрел на него.
– Я понял: ты мой прадед, – тихо произнес он.
Призрак молча скривил губы.
– Как я тебе уже говорил, в Новом Орлеане я пустился во все тяжкие.
– А эти художества? Кто их автор?
– Разумеется, ты. Когда человек спит, перестает действовать защитный барьер, оберегающий в реальном мире. Во время сна подсознание превращается в энергетическую антенну. Твое шестое чувство или тонкое восприятие слишком мощно, чтобы полностью от него отказаться. Каждый образ, который ты наносил на бумагу, в точности воплощался в реальности. Я всего лишь сдерживал твои порывы. Нет ничего ужаснее бокора, вышедшего из-под контроля. Поверь: ты опасен. Твое желание придумать историю, твоя одержимость тем, чтобы все было как можно более правдоподобно, оттачивало каждую деталь. Твоя власть безгранична, Джим… Не скрою: я следил за тобой с восхищением. Моя роль невелика: я всего лишь предупреждал жителей города, которым твои создания наносили визиты. Я будто заново родился!
– Ты лжешь…
– Вовсе нет. Сам это знаешь, что не лгу. Сказал же тебе детектив: одни и те же данные в свидетельствах о рождении, смена фамилий… Твоя мать была моей внучкой, а бабка – дочерью. Но девочек было недостаточно, должен был родиться мальчик. Этот мальчик – ты, Джим.
– Все равно ничего не понимаю… Если ты не был избранником и не обладал даром, что же сказал тебе тот лоа на перекрестке дорог?
Люсьен усмехнулся и переменил позу.
– О, лоа рассказывал про всякое. В том числе и про тебя. Остальное не важно…
Еще один взрыв заставил Джима вздрогнуть. Он выглянул в окно: облако дыма поднималось над дубами и ивами, окружающими соседние дома. Сердце забилось так, словно вот-вот выскочит из груди.
– Что, черт возьми, происходит?
– Хаос, Джим. Я предупреждал, чтобы вы готовились.
Джим схватился за голову и замер, словно боясь пошевелиться. Люсьен невозмутимо, с присущей ему элегантностью поправил шляпу.
– Это же павильон на площади! Говори, Люсьен: павильон? – призрак кивнул. Джиму казалось, что он сходит с ума. – Но там все! Ты не можешь так поступать! Не можешь все сровнять с землей!
– К сожалению, подобные чудеса мне не по плечу. Это всего лишь каприз судьбы. Единственное, чего я хочу, – оказаться в первом ряду, чтобы любоваться спектаклем, chéri… Болван мэр установил слишком много газовых обогревателей, закупив при этом дешевые материалы.
Джим побледнел. Все поплыло у него перед глазами. Он бросился к лестнице, помчался вниз, перескакивая через две ступеньки, забыв про Люсьена, который остался в кабинете. Распахнул дверь, выбежал вон. Взрывы грохотали все громче. Он бежал по улице, до него уже доносились душераздирающие крики. Павильон был забит людьми, но при этом имелась только одна дверь, через которую можно было выбежать из этого ада.
В нескольких сантиметрах от Джима, едва не задев его, промчалась «Скорая помощь». Люди бежали по улице, толкая его на ходу. Двигаясь к горящему павильону, он то и дело налетал на тех,
