– Тем более! – не сдаётся Лайя.
Мне бы надо поддержать сестру, однако есть одна закавыка: я совершенно не хочу ехать в Купель. По крайней мере – сейчас. А может быть, и вообще. Если моя судьба меня настигнет – да будет так. Но по доброй воле я в берлогу к медведям не сунусь. Знаю, я не такая, как Лайя. Слишком толстая, некрасивая и неуклюжая, и всё же становиться зверем – не желаю. И муж-медведь мне даром не нужен!
– То есть оно и к лучшему, да? – продолжает упорствовать сестра. – Не встречаться с ребе, не увидеть ваших родных мест? Получается, мы обречены жить здесь до конца своих дней?
– Если всё пройдёт хорошо, мы потом все поедем в Купель, – отвечает матушка, однако в голосе её звучит крайняя неуверенность.
За каких-то два дня моя жизнь совершенно перевернулась. Всё, что, как мне представлялось, я знаю твёрдо, – оказалось неверным. Всё, чего мне хотелось, теперь вызывает отвращение. Я даже не понимаю, кто я такая.
– Значит, мы будем сидеть здесь, вести хозяйство и дожидаться вашего возвращения? А вдруг вы никогда не вернётесь? Вдруг с вами что-нибудь случится? – сердится Лайя, на её ресницах блестят слёзы. – Либа, что ты молчишь, будто воды в рот набрала?
– А что говорить-то? – бурчу я.
Сестра переводит взгляд с мамы на тятю, потом на меня и внезапно меняется в лице. Она словно увидела нас другими глазами. Вскакивает, с плачем кидается к родителям, принимается обнимать их и умолять взять нас в Купель.
И тут я не выдерживаю. С грохотом отодвигаю стул, его ножки скребут по половицам. Ну и пусть! Не собираюсь я плакать у всех на глазах. Взбираюсь по лестнице на чердак и ничком валюсь на постель.
Внизу Лайя продолжает упрашивать родителей, но их голоса тверды, хоть и ласковы. Даже не пытаюсь прислушиваться к их разговору. Хватит, наслушалась.
– Лайя, время позднее, – доносится голос матушки. – Либа давно спит, и тебе пора. Иди, ты нужна сестрице.
Точно наяву вижу, как Лайя бросает взгляд на потолок, размышляя, есть ли ей дело до сестры или нет. Видимо, смиряется с неизбежным: я слышу, что мама целует её и добавляет:
– Глазеры за вами присмотрят, иди спать, крохiтка. И не забудь прочитать перед сном Шма Йисроэль. Ничего, утро вечера мудренее.
Лайя медленно вскарабкивается по лестнице, ложится рядом.
– Ты всё знала, – упрекает меня шёпотом.
Ответить мне нечего.
Вскоре к нам поднимаются родители, чтобы поцеловать на ночь. Мы обе не спим, но виду не подаём. Лайя мелко дрожит, я смотрю в окошко, за которым темнеет лес. Сжимаю кулаки, и ногти больно впиваются в ладони. Подношу руку к лицу. Так и есть: они опять заострились и почернели, как в тот день, когда мы разговаривали с матушкой у ручья. Сердце начинает биться часто-часто. Засовываю руку под подушку, переворачиваюсь. И тут замечаю, что Лайя внимательно на меня смотрит.
14
Лайя
Вот и всё. Собрали вещи,по пороше белоснежнойотправляются в дорогу.Вижу тёмные фигурысквозь окошко в полумраке.Ну и пусть, пусть уезжают!Только в сердце пустота.Нынче между мной и Либой,между птицей и медведемсловно выросла стена.Либа прячет когтипод свою подушку,что сказать – не знаю.Говорит мне: «Завтрабудем стряпать бабку».А про чай – ни слова.«Либа, по ним я скучаю».В блёклом утреннем светеразводы на старых стропилахнапоминают перья.«Я тоже, Лайя, я тоже.Но надо вести хозяйство:доить козу и корову, подметать,делать сыр и стряпать».Голос сестрицы печален.Знаю, её тревожитчто-то ещё, о чём мнеона говорить не желает.Запах роз меня раздражаеттем, что наводит на мыслио тоскливом вчерашнем чае.Поделиться этим с сестрой?Нет, боюсь, она не поймёт.Почти решаюсь спросить:«Мама всё тебе рассказала?»,да Либа меня упреждает:«Притворимся, будто играемв дочки-матери, Лайя, то-тобудет весело! Не заметим,как угрюмые дни пролетят».Рот зажимаю ладонью.Не дитя я в куклы играться.Наверное, время приспеловстать на крыло поскорееи проверить – смогу ли лететь.Нисходит на нас тишина.В ней, мне кажется, начинаетзвучать неясная музыка,как будто в лесу воркуетнесметное множество горлиц,звенят бубенцы золотые,что-то шепчут друг другу деревья.Мы с сестрицей – два лебедёнка,забытых в гнезде родимом.Тревожат меня эти думы!О, как же мне одиноко!15
Либа
Утром Лайя вскакивает первой и этим будит меня. Стоят сумерки, мир ещё не пробудился.
Может быть, всё случившееся вчера мне приснилось? Вот спущусь сейчас вниз, а за столом сидят тятя с матушкой, пахнет миндальными печеньями и одуванчиковым чаем.
Ворочаюсь в постели, чувствуя себя слишком большой и неуклюжей. Одно слово – медведица. Смотрю на руку. Вроде бы – ничего особенного. Если бы тятя был дома, мы с ним уже подходили бы к кладбищу. Одна я туда идти не хочу. Лежу и прислушиваюсь, что делает сестра. Та уже вышла во двор. Подоила корову с козой, собрала в курятнике снесённые за ночь яйца, принесла дров, растопила печь и как раз заваривает травяной чай. Меня словно громом поражает: родители уехали, на самом деле уехали.
Некому о нас позаботиться, сказать ласковое слово. Ничьи тёплые руки меня не обнимут и не поддержат, случись трудная минута. Никто за нас не задвинет на ночь засов, не раздвинет утром занавески. На рассвете тятя не пойдёт потихоньку на Днестр, и некому будет задавать мне свои вопросы. Не прошепчет молитву тихий матушкин голос. Никто не заварит чай, не приготовит обед, не натопит печь и не наколет дрова. Всё это нам с Лайей предстоит делать самим. Дом стал тихим, пустым и каким-то потерянным. Нутром чую, всё здесь переменилось навсегда.
16
Лайя
Что-то разоспалась сестрица,не желает вставать с постели,Волнуюсь я за неё, тревожусь.Задумчива стала она, печальна.Сама поднимаюсь и начинаюисполнять работу по дому.Ничего, пусть поспит моя Либа.Вот выхожу во двор я и слышу:горлицы где-то курлычут нежно.Но не сидят на деревьях, а кружат,словно за мною они прилетели.Сердце моё в ответ защемило:«Да, унесите меня отсюда,горлинки, птицы мои сизокрылые,унесите в края незнакомые,лишь бы подальше от этих мест».Бегу на призыв их к реке и вижу,что это не горлицы. Лебеди белыекружат над оледенелым Днестром.Руки мои так и тянутся к небу.Думаю: «Вдруг я тоже сумею?»Всего то и надо, что постараться,ещё немножко – и я взлечу.Увы, всё напрасно, земля держит крепко.Только руки окоченели.На них – ни пёрышка, ни пушинки.Не понимаю, как вырастить крылья…Вот уже на берегу я —Вместо лебедей мальчишки.На коньках скользят по речкеМиша и Иван соседский.Надо же, как встали рано!С ними Женечка и Алла,бубенцы на их лодыжках —динь-динь-дон – звенят призывно.Беготня, веселье, хохот.Как же хочется мне с нимипонестись по льду со свистом!«Ах, шибенник! В дом вертайся!» —вдруг разносится по лесу.Оглянулась. Мишкин дядькаразоряется, Богдан.Приседаю за плетень,от греха подальше прячась.Мишка валится с испугу,Женя – на него с разгону,прямо головой об лёд.Меня сковывает ужас.Там, на льду, моя подруга,надо ей помочь, но как?Ни коньков ведь нет, ни крыльев.Кровь течет
