Я встаю и потягиваюсь. Телефон разрядился, а я проголодался. Истории умирающих сенситивов вертятся у меня в голове. Один пытался выведать правду у заключенного, притворяясь сокамерником и просматривая его сны. Другой помогал докторам изучать душевные болезни, исследуя ксеносферу пациентов. Команда из двадцати двух человек, сформировавшая коллективный разум, который прекрасно работал до тех пор, пока один из них не заболел и не стал причиной нервного расстройства у остальных. Неумирающий сенситив, чей личностный образ сохраняется и бродит по ксеносфере.
Мне ужасно неохота готовить. Хочется уличной еды, поэтому я бросаю дела и выхожу прогуляться. Сейчас ранний вечер. Купол Утопия-сити сегодня тусклый. Я встречаю одного-двух перестроенных, но кроме них по улице ходят обычные люди, которые возвращаются с работы или торгуют вразнос. Немножко ветрено, думаю, скоро будет дождь. Двое вооруженных патрульных солдат лениво проходят мимо. На них пустынный камуфляж, на шлемах – сканеры имплантатов. Оба пялятся на меня, видимо, из-за статуса «не препятствовать». Должно быть, они гадают, что это за старикан такой, и не подкупил ли он кого, чтобы модифицировать чип. Это остатки отряда отбраковщиков, хотя правительство еще побаивается террористов.
К востоку от города над долиной Йеманжа возвышаются лесистые холмы. Отсюда, поверх домов, мне видны вершины. Однажды, в пятьдесят девятом, я их исследовал, провел неделю с выносливым, одичалым, грубым, но милосердным племенем, которое с трудом там перебивается. Эти люди были добры ко мне, всегда предлагали еду или вино, присматривали за беспомощным и бестолковым городским жителем. И мысли их были подлинными, без всякого притворства.
Они почти не используют технику, но счастливы. Купол они воспринимают как сверхъестественное явление и не хотят иметь с ним дела. Говорят, что их донимают эгбере [33], живущие в лесу. Позже я обнаруживаю, что это на самом деле гомункулы, каким-то образом нашедшие лазейку из Утопия-сити.
Правила их жизни просты, но эволюционно выше, чем закон lex talionis [34], который правил в лагере Роузуотер в пятьдесят пятом. И посмотрите на нас теперь. У нас есть дорожные знаки и штрафы за парковку.
Семейка механистов проходит мимо меня этой своей равномерной походочкой, выдергивая меня в настоящее. Какой идиотизм так растить ребенка.
Впереди по улице громкий, но мирный протест. Человек тридцать или тридцать пять выступают против эктогенетики. Эта международная дискуссия сейчас в разгаре. Научная основа для искусственной матки ex vivo существовала уже давно. Проводились ограниченные, но успешные опыты с животными. Две недели назад один из помощников мэра слил в Нимбус документ, предавший огласке план сбора «продуктов оплодотворения» из абортариев, с целью проверки эктогенеза на людях. Так что вместо прерывания беременности они собираются извлекать оплодотворенные яйцеклетки из человека и переносить в машину. План включал в себя «уничтожение» зародыша, как только он достигнет возраста жизнеспособности, подтвердив концепцию.
Мне кажется любопытным, что никто не считает Джека Жака злодеем, хотя он это все и организовал.
Дорога на запад пролегает по большей части жилым улицам. Вдоль тротуаров через неравные промежутки растут пальмы, на большинстве из них висят плакаты с Джеком Жаком. Мимо проезжают машины, из некоторых громко фигачит хип-хоп. Я забыл перед выходом намазаться кетоконазолом, и ксеносфера пылает мыслями и эмоциями случайных людей. Приходится серьезно сосредоточиться, чтобы не отклоняться от цели. Я подхожу к трем лоткам, стоящим в ряд на обочине дороги. Хозяин первого – хауса, который жарит на огне мясо со специями. Суйя. Он подает ее с нарезанными помидорами, луком и приправой, в которую входят чеснок, земляные орехи и зира. Его зовут Ахмед, и именно за его стряпней я пришел. Рядом с ним скамья, на которой уже ждет один клиент. Я занимаю очередь. Другие торговцы продают жареный ямс и плантаны.
Ахмед знает меня и кивает, спокойно нарезая мясо, отбирая куски, одни передвигая, чтобы добиться оптимальной обжарки, и обрызгивая другие арахисовым маслом. Его шестилетняя дочь Калела играет поблизости и разговаривает сама с собой, как делают только дети. Как я когда-то делал. У нее целый пантеон воображаемых друзей, но на самом деле она предпочла бы поиграть с отцом. Как для ребенка у нее очень запутанное представление о взаимоотношениях. Ахмед обеспокоен верностью жены. Это из-за видео, которым его друг поделился в Нимбусе. Голая женщина, поразительно похожая на жену Ахмеда, засовывает бытовые предметы в свои самые интимные места. Он не знает, как начать этот разговор. Он посмотрел видео семьдесят два раза, и до сих пор не уверен, она это или нет.
Работает радио, питающееся от солнца и аккумуляторов, для развлечения клиентов. Идет передача об Америке. Человек рядом со мной – из механистов, и сидит недвижно, будто робот. Смотрит он прямо перед собой, и я знаю, что так будет продолжаться, пока я или Ахмет не потревожим его. Механисты – это куча недоумков, которые верят, что человеческое тело лучше представлять как машину и что, если поведение упростить только до функционально необходимого, родится высшая форма человека. Это значит, можно ограничиться только действиями, нужными для осуществления базовых потребностей. Болезнь – это неполадка. Ну и сами понимаете, куда это ведет. Они дьявольски скучны, разговаривают только для того, чтобы передать информацию, и гораздо хуже адаптируются, чем реальные машины. Говорят, из них получаются хорошие супруги и бухгалтеры. У того, что рядом со мной, отчетливый я-образ, полностью напоминающий механизм. Мысленно он повторяет: «Ты машина, ты машина». Обычно механисты живут отдельно, однако этот пока не может расстаться со своей многочисленной семьей и церковью.
Пока аромат жаренной на открытом огне говядины щекочет мне ноздри, я думаю о том, что мне придется отыскать Илери и получить кое-какие ответы.
Пока я жду, ко мне подходит Йаро, бродячий пес. Дождавшись еды, я угощаю его кусочками суйи. Он ест с энтузиазмом и выжидательно смотрит на меня, виляя хвостом. Я чешу его за ушами.
– А это что, мальчик?
У него на боку воспаленная рана.
– Надо тебя к ветеринару отвести, – говорю я.
Ахмед говорит что-то в том духе, что Йаро сдохнет через неделю.
Йаро ранили несколько недель назад, когда он ввязался в драку с тремя псами побольше, пытаясь меня защитить. Он иногда провожает меня от станции, и считает, что я принадлежу ему. Надеюсь, он не умрет. Я отдаю ему четверть моей порции.
По дороге домой я вижу трех подростков, пинающих реанимата, застрявшего в водостоке на обочине дороги. Они по очереди бьют ногами его по голове, словно это футбольный мяч. Хочу вмешаться, но передумываю и продолжаю путь.
Когда я добираюсь до квартиры, решение уже принято. Я
