— Не молчи там, Трой.
Голос брата раздается так резко, что Сиван вздрагивает, чуть не сбивая лежащий на столе телефон. Парень отмечает про себя, что стал слишком дерганным, все движения теперь не плавные и в какой-то мере грациозные, а резкие, острые, сметающие всё, что неровно лежит. Началась определенно черная полоса в жизни Троя. И он давно привык к подобному. Такое случалось, случается и будет случаться с ним всю жизнь, будто с проклятым. Таблетки, капельницы, дотошная и уже засевшая в районе глотки забота родных. Да, Сиван понимал, что братья, сестра и родители — все волнуются за него. Но каждое напоминание о лекарствах, каждодневные звонки, выпытывания (это можно было назвать только так, потому что каждое слово из Троя будто клещами тянули) утомляли. До болезни у парня были прекрасные отношения с семьей, но легким взмахом чужой руки вся привычная жизнь рухнула, будто башенка в игре «Jenga»*.
— Трой? — голос брата опять раздается в трубке, и парень устало выдыхает, надеясь, что этого не слышит Тайд.
— Я тут. У меня все хорошо. Все лекарства по расписанию. Прости, я слишком быстро устаю, слишком растерян и сам не знаю, что происходит, — прижимая одной дрожащей рукой телефон к уху, чтобы не сбить его в конце концов случайно со стола, выключив громкоговоритель Трой второй рукой проводит по лицу, чувствуя под ладонью слишком холодную кожу лба и щек. Видимо, у него опять упала температура, от того так хочется забиться в ближайший угол и уснуть.
На том конце провода Тайд начинает щелкать клавишами ноутбука и говорит:
— Я пришлю тебе его номер смс-кой, а родителям передам, чтобы не звонили, у тебя все окей. А ты в обмен на это больше не делаешь глупостей.
Трой кивает, а потом, опомнившись, что брат его не видит, тихо фыркает себе под нос.
— Хорошо. Никаких глупостей.
— Всё, — в Перте младший Меллет щелкает по клавише ноутбука, и Трою спустя пару секунд приходит оповещение на телефон. — Сохраняй и не смей удалять. Иди отдохни или поспи, не забудь…
Парень договаривает в один голос с братом:
— Принять лекарства. Я прекрасно всё помню, — последняя фраза звучит как-то совсем грустно и устало, и Тайд невольно чувствует себя виноватым.
— Прости. Ладно, созвонимся завтра. Пока?
— Пока, — Трой улыбается уголками губ, сбрасывает вызов и смотрит на оповещение об смс, как будто не знает, что с ним делать. Открыть или все же удалить? Не делать глупостей или, засыпав себя вопросами без ответа, забиться в угол, забыться, забыть, жалеть себя в абсолютном одиночестве?
Тонкие пальцы быстро открывают сообщение, копируют номер и, вставив в строку «Кому», пишут ниже:
«Доброе утро»
Отправить.
Бросив короткий взгляд на часы, Трой усмехается. 12:00 — это, конечно, вряд ли утро, но для Сивана было не особо важно содержание его сообщения. Важнее то, что он смог все-таки отправить, переступить через себя, сделать первый шаг в надежде хоть что-то поменять в своей жизни. И хотя по-прежнему хотелось забиться в угол, Трой пересиливает себя и идет на кухню, чтобы там закинуть две таблетки в рот и запить их остывшим и уже покрывшимся тонкой пленкой зеленым чаем. Открыв холодильник, парень вытаскивает оттуда шоколадку, которую, он знает заранее, не доест, так и оставив в какой-нибудь части квартиры, забыв про сладость. Взяв оставшийся чай, Сиван отправляется на балкон, намеренно оставив телефон в комнате. И глядя на проходящих по улице людей, на парочки, держащиеся за руки, он думает лишь о том, кто все-таки для него этот Коннор Франта? Просто знакомый из кафе, явно зачарованный голосом Сивана? Один из приходящих-уходящих людей, которые бывают в жизни каждого человека?
Или кто-то больший?
Надломив плитку шоколада, Трой отправляет один кусочек в рот, разгрызая его. Все-таки даже сладкое не может принести такого удовольствия, как хоть какое-то постоянство.
И чтобы рядом был кто-то. И Сивану почему-то безумно хочется, чтобы это был тот самый человек, который был влюблен в его песни.
И кто знает, может, в него самого. Только не осознает этого. Люди зрят, кажется, в самую суть, но не видят ни своих чувств, ни чувств других, так и продолжая биться о стену непонимания, как рыбы о толщу льда.
***
The XX — Together
Я чувствую ловкие пальцы на своем теле. Сначала они «пробегаются» по плечам, и я запрокидываю голову на подушки, открывая свое самое слабое место — шею. Обладатель холодной и изящной руки проводит по адамову яблоку, а потом сдавливает мою шею, будто примеряясь — может удушить меня одной рукой или нет? Но я-то знаю, что он не может. Потому что Трой, рука которого на моей шее сменяется его горячими и мягкими, будто без единого изъяна, губами, не способен на убийство.
Он может дарить тепло. Нежность. Он может возбуждать, отдаваясь полностью в мои руки, может свои невозможным до одури языком пробегаться по моему телу.
Он — это яркий свет, тепло, сексуальность. Он весь: от кучерявой макушки до пяток своих тонких ног идеальный. И я, все так же оставаясь с закрытыми глазами, зная, что в комнате все равно темно и видно будет лишь очертания худого тела, лежащего на мне, хватаю тонкое запястье и перетаскиваю Троя на свои бедра, обхватывая тут же руками его за пояс. И когда его губы приближаются к моим, а руки упираются в грудь, где почему-то висит армейский жетон, который должен быть спрятан далеко и навсегда, я открываю глаза.
И просыпаюсь.
В комнате действительно темно, как и в моем сне, и мне даже на мгновение кажется, будто постель хранит тепло другого тела, но, повернув голову влево, я вздрагиваю. На подушке лежит синяя папка с открытой страницей, на которой написано всё о Трое Сиване. Вплоть до адреса его квартиры здесь, в Сакраменто, и адреса его семьи в Перте, за тысячу километров отсюда.
Я смотрю на фотографию, проводя по ней дрожащими пальцами. Хочется к черту сжечь эту папку, забыть об этом задании, как о страшном сне. Вот только не все кошмары забываются. Помню, мне как-то в детстве приснился сон, что я один стою посреди пустыни. Вокруг меня ни единой живой души. Но очень много мертвых. Они появляются
