— Боже, — удивленно выдыхаю. Значит, мы здесь уже несколько…месяцев.
— Да, но… так ты думала о… — Рон глубоко вздыхает, как перед погружением под воду. — Это значит, что тебе уже исполнилось восемнадцать. Твой день рождения был в прошлом месяце.
Подсвечник выскальзывает у меня из рук.
— Гермиона?
Я всхлипываю.
— Прости, Гермиона.
Он обнимает меня, и в его объятьях я даю волю слезам. Как же так? Мне исполнилось восемнадцать лет, а я даже не заметила этого. Мой первый день рождения как пленницы. Мой первый день рождения как сироты.
Возможно, это вообще мой последний день рождения. Уверена, что до следующего я просто не доживу.
Скрип. Поднимаю голову и смотрю поверх плеча Рона.
На пороге стоит Люциус. Он смотрит на нас, как я всхлипываю в объятьях Рона. Холодный взгляд, кажется, пронизывает меня до глубины души. Спустя несколько секунд Люциус разворачивается и, молча, выходит из комнаты.
* * *Наверное, лучше вообще ничего не говорить, если я не могу справиться со своими эмоциями. По крайней мере, в таком случае мне не удастся нечаянно сказать что-то обвиняющее.
Поэтому я молчу, стараясь говорить лишь тогда, когда в этом есть необходимость.
Но когда я остаюсь одна, мысли лихорадочно мечутся в голове, причиняя нестерпимые мучения. Я с трудом могу спать, потому что они все время здесь, во мне. Убийца убийца убийца.
Тяжкий груз вины никогда не покинет меня. Он, как нарыв, как язва, гниет и разлагается, отравляя душу, сердце, мысли.
Но лучше уж целенаправленно думать о том, что я совершила, чем позволить мыслям течь в свободном направлении. Если я спущу все на самотек, тогда они возродят воспоминания, о которых я не хочу думать.
Руки Люциуса на моем теле. Его губы на моих.
Эти мысли гораздо опаснее и более разрушительные, чем другие — о Долохове. Люциус собственными руками пытал меня почти до смерти. Этими же руками он убил моих родителей.
И прикосновения именно этих рук я невольно вспоминаю каждый раз, когда засыпаю.
* * *— Проснись! Проснись!
Что-то острое полоснуло по щеке, вырывая меня из объятий сна.
Что… что? Я же только что заснула. Прошло не больше пяти минут.
Перед глазами пляшут размытые тени. Несколько раз моргаю, и зрение обретает четкость.
Слабая пощечина обжигает лицо, и я поспешно сажусь в кровати, чувствуя небольшое головокружение.
Железная хватка смыкается вокруг запястья, и меня буквально выдергивают из кровати. От неожиданности я спотыкаюсь, когда встаю на пол, но мне удается удержать равновесие.
В следующий миг меня уже никто не держит.
Поворачиваюсь, чтобы посмотреть на того, кто так жестко разбудил меня, хотя я и так уже знаю, кто это.
У него такое странное выражение лица, даже, я бы сказала, напряженное, и он хмурится.
Да, я узнаю этот взгляд. Он напуган.
— Что происходит? — Кажется, сердце вот-вот выскочит из груди.
Он не отвечает.
— Надень это, — и он протягивает мне темно-синий сверток.
Беру ткань из его рук и машинально прижимаю к груди.
— Пожалуйста… — обрываю себя на полуслове, потому что мне трудно вновь просить его об этом. — Разве я не могу переодеться в одиночестве?
— Нет, — с бесстрастием отвечает он. — Поторопись! Вряд ли ты понимаешь срочность ситуации. Живо одевайся, и тогда я не стану напоминать тебе о чудесной силе убеждения Круцио.
От его взгляда кровь стынет в жилах, и поэтому я резко отворачиваюсь.
Сбрасываю с себя ночную рубашку и быстро одеваю платье, чувствуя спиной его пронзительный взгляд. Несмотря на глубочайшее унижение, от которого хочется провалиться сквозь землю, я стараюсь не заострять на этом внимание.
Дрожащими пальцами затягиваю потуже шнуровку впереди платья, и только тогда вновь поворачиваюсь к Люциусу.
— Отлично, — тихо произносит он, но не подходит ближе. Думаю, он собирается сохранять дистанцию какое-то время. — А теперь слушай внимательно. Темный Лорд хочет видеть тебя.
Меня сковывает льдом.
— Это из-за Долохова? — От страха я едва шевелю языком.
— Не знаю, — он морщится, как от боли, и в его глазах плещется страх. — Он, кажется, поверил моей сказке о побеге Долохова, когда я впервые говорил с ним. Тем более, Белла подтвердила мои слова. Но он недавно прибыл откуда-то с ней и сказал, что желает отужинать с тобой. Еще он сказал, что у тебя есть полчаса, чтобы привести себя в надлежащий вид. Он не сказал, почему, а у меня не было желания давить на него, выспрашивая причины — это сулило бы еще большие проблемы.
Меня начинает трясти. Ужинать с… Волдемортом?
— Я лучше буду есть стекло, чем ужинать в его обществе, — вряд ли я сейчас понимаю, что говорю.
Люциус невольно улыбается.
— Согласен, но, думаю, у тебя нет выбора, — и вот на его лице вновь непроницаемое напряженное выражение. — Ты ничего ему не скажешь, поняла? Трюк с легиллименцией не пройдет, сама знаешь, из-за чего. Поэтому, если он все-таки пригласил тебя, чтобы расспросить об исчезновении Антонина, то… чтобы он с тобой ни делал, ты должна молчать. И постарайся не смотреть ему в глаза.
Киваю в ответ.
— А если он применит веритасерум? — Дрожащим голосом задаю мучающий меня вопрос.
Он снисходительно улыбается.
— Я и это предвидел. Вот, — он протягивает мне маленький пузырек. — Здесь антидот к сыворотке правды. Пей.
Не осознавая своих действий, одним махом выпиваю жидкость и отдаю ему пустой сосуд.
Доверие непросто заслужить, да? Когда-то ты бы предпочла умереть, чем принять что-то от него.
К черту такие мысли!
Мы смотрим друг на друга, не в силах произнести ни слова.
Он так смотрит на меня, словно пытается что-то понять… но я не знаю что.
И мне нечего сказать. Я хочу поговорить с ним о том, что случилось после убийства Долохова, но от одной только мысли об этом по коже бегут мурашки. К тому же, более чем очевидно, что он не в настроении говорить на эту тему. Последний раз, когда я упомянула события того вечера, он… не хочу даже вспоминать.
И поэтому я молчу. Еще одна тайна, которую я должна схоронить как можно глубже в себе.
— Вы пойдете со мной? — Тихо спрашиваю я. — Я не хочу идти одна.
— Нет, — холодно отрезает он, мускул на его лице дергается. — Темный Лорд четко дал понять, что лишние свидетели ни к чему. Если я попрошу присоединиться к вам, это только вызовет ненужные подозрения.
Сердце бешено стучит, с силой ударяясь о ребра. Мне страшно. Люциус долго смотрит на меня.
— Тебе нечего бояться, пока ты способна контролировать свой разум и пока держишь рот на замке, — он подходит ко мне, и на мгновение мне кажется, что он хочет взять меня за руку, но в последний момент, его рука поднимается чуть выше, хватая меня за предплечье. — Пошли, он ждет тебя внизу, и нам лучше не испытывать его терпение.
* *
