Он невесело усмехается и делает шаг вперед. Мы так близко друг к другу, но не касаемся. Он не решается…
Задерживаю дыхание.
— Ты такая трусиха, грязнокровка, — шепчет он, затягивая меня в омут своих серых глаз, его лицо в паре сантиметров от моего. — Признайся, ты боишься саму себя.
Судорожно вдыхаю, отворачиваясь от него и моля Бога, чтобы Люциус отошел подальше от меня.
Впериваю взгляд в висящий на стене гобелен. Девушка надкусывает маленькое красное яблочко, не обращая внимание на то, что огромная змея подбирается к ней, пожирая девушку взглядом желтых глаз. Ближе и ближе…
Резко выдохнув, Люциус отходит от меня.
— Никто не пострадал сегодня, — глухо произносит он. — Джиневру вернули домой, она нам больше не нужна. Рональд тоже цел и невредим. По сути, ничего не изменилось.
Смотрю на него, не веря свои ушам, а он стоит у противоположной стены с таким видом, словно не был там, внизу, и не видел, как издевались над моими друзьями.
Ненавижу. Ненавижу его за то, что он играет чужими жизнями, нимало не заботясь о чувствах других, за то, что готов идти по трупам к намеченной цели…
— Почему вы называете ее по имени? — Шепотом спрашиваю его.
Он чуть приподнимает голову и смотрит на меня, нахмурившись.
— О чем ты? — В его голосе я слышу предостерегающие нотки. Он знает…
— Джинни, — отвечаю тихо. — Вы… вы называете ее по имени.
— А почему бы и нет? — Прищурившись, спрашивает он.
В его голосе лед, и я знаю, что мне пора бы заткнуться, но упорно продолжаю.
— Почему? — Шепчу я. — Вы всего однажды назвали меня Гермионой, да и то случайно. Почему вы так боитесь обращаться ко мне по имени.
Я ступаю по хрупкому льду. Но я должна знать.
— Уизли может и отбросы, но зато чистокровные. Даже магглы заслуживают капли уважения, но ты…
Он ухмыляется, окидывая меня пренебрежительным взглядом.
— Ты — ошибка природы, и не имеешь права на имя, — шепотом заканчивает он.
Сквозь слезы, проглатываю обиду.
И почему я надеялась, что он изменит свое отношение ко мне?
— Вы когда-нибудь перестанете смотреть на меня, как на грязнокровку? Когда-нибудь сможете увидеть во мне человека, личность? — Тихо спрашиваю его.
Он стискивает зубы. Я на краю пропасти. И если оступлюсь, меня уже не спасти…
— Ты не можешь называться человеком, — как нож в сердце. — Ты для меня лишь грязнокровка.
Глубоко вздыхаю, подавляя ненависть и разочарование. Какой от них прок?
Как он может до сих пор так думать обо мне? После всего, что случилось. Он называл меня Гермионой. Он целовал меня. И обнимал так крепко, что мне казалось, он никогда меня не отпустит…
Как эта бесчувственная статуя с ледяным взглядом может быть тем же человеком?
— Каждый раз, глядя на вас, — тихо начинаю я, — я должна бы видеть чудовище. Но знаете, кого я вижу вместо него? Вас. Я вижу Люциуса Малфоя.
Он смотрит на меня с таким выражением лица, словно он не хочет слышать моих слов, но у него просто нет выхода.
— Чем я заслужила такое отношение? Вы пытали меня почти до смерти и убили моих родителей, но все же я до сих пор вижу в вас прежде всего человека, а не Пожирателя Смерти.
— Не строй из себя святошу, — тихо произносит он. — И не сваливай все на меня. Ты сдала своих друзей, пырнула меня ножом, наложила на меня Круцио.
— Вы вынудили меня пойти на это! — Голос дрожит. — Я не виновата. Вы, и только вы ответственны за все. На каждое действие всегда найдется противодействие. Кому как не вам знать об этом?
Повисла долгая пауза.
— Что бы я ни сделал, ты сама напросилась, — наконец, шепчет он.
— Да, — озлобленно кидаю я, — когда-то вы уже говорили нечто подобное!
Он стремительно бледнеет, и я понимаю, что просто обязана вернуть разговор в безопасное русло. Мы балансируем на грани, ходим по лезвию бритвы, и необходимо вернуться на твердую почву. Не хочу давать ему лишний повод вновь пытать и издеваться надо мной.
— Эйвери сказал, что Джинни вернут в родительский дом, — чуть вопросительные нотки звучат в моем голосе.
— Именно так, — он абсолютно спокоен и собран, и, кажется, даже вздохнул с облегчением.
— Почему ее не оставили здесь?
Не знаю, почему задаю ему этот вопрос. Я не хочу, чтобы она была здесь, но мне просто нужна какая-то сторонняя тема для разговора.
Он машет рукой.
— Она нам не нужна. У нас в руках и так двое лучших друзей Поттера, один из которых — Уизли — гарантирует нам преданность всей семьи. Держать еще одного Уизли под замком — это лишняя трата сил и времени.
Молча смотрю на него. Нет, не стану наталкивать его на мысль…
Но тут его губы расплываются в улыбке.
— Тебе интересно, помню ли я об их интрижке с Поттером.
Ни намека на вопрос, четкое утверждение.
Открываю рот и тут же захлопываю его, не зная, что сказать. Любой из ответов может привести к печальным последствиям.
Он улыбается чуть шире.
— Я не забыл. Но какой нам прок от бывшей подружки Поттера? Гораздо эффективнее держать в плену тех, кто ему до сих пор дорог.
— Она не просто дорога ему, он любил ее! — Выкрикиваю в порыве, забыв о данном себе обещании молчать.
— Сомневаюсь, — в запале бросает он. — Если бы она была ему так дорога, он никогда бы не отпустил ее…
Слова повисают в наступившей тишине. Он осознал свою ошибку. И я тоже ее поняла. А как же иначе? Те же самые слова он сказал мне, когда преследовал меня в Норе. Я до сих пор слышу их в своих самых ужасных кошмарах…
Ты не сбежишь от меня. Гореть мне в аду, если я дам тебе уйти. Я никогда не отпущу тебя…
И я точно знаю, что те слова не были пустым звуком, он никогда меня не отпустит. Он лучше умрет, чем даст мне уйти, и это несмотря на то, что он ненавидит меня и хочет, чтобы я как можно быстрее сдохла, потому что по моей вине ему стала дорога грязнокровка. А за такое не прощают.
Глубоко вздыхаю.
— Порой, если вам кто-то небезразличен, ваши желания отходят на второй план, — дрожащим голосом начинаю я. — Вы поступаете так, как будет лучше для другого, даже если для этого приходится переступать через себя. Даже если вам невыносимо больно, вы все равно делаете то, что в его интересах.
Он смотрит на меня так, словно не понимает ни слова, из того, что я говорю. Как будто я изъясняюсь
