Гнев закипает во мне, и я сбрасываю руку Люциуса.
— Я прекрасно понимаю, что будет, мерзавец! — повышаю на него голос. — Если Волдеморт узнает об этом, он сразу поймет, кто отец ребенка, и убьет нас. Уж поверь мне, я много размышляла над этим в последнее время.
Остановившись, перевожу дыхание.
— Но я не могу, — заканчиваю шепотом. — Я пыталась, и даже почти хотела, но так и не смогла. Это же часть меня и… и часть тебя.
— Ты придаешь этому слишком большое значение, — глядя на меня, произносит он. — Это же просто ребенок. Дети не стоят тех неприятностей, что приносят, уж мне ли не знать.
— Только ты забываешь, что этот ребенок не плод чистокровного брака, заключенного из кастовых соображений, без любви.
Голос дрожит от переизбытка эмоций, и я не знаю, почему говорю все это, но — черт его задери! — к этому шло, и я не верю, что ему все равно!
Он тяжело вздыхает, плотно сжимая губы.
— Я не… — он осекается, и я безотчетно протягиваю руку, касаясь его лица.
— Люциус, разве ты не знаешь, что значишь для меня?
На мгновение мне кажется, что он собирается ответить: выражение его лица такое странное: словно одна его часть жаждет произнести слова, а другая — размозжить мою голову о стену, прежде чем я ляпну что-нибудь еще. Его глаза сверкают, и у меня мелькает мысль, что он собирается меня поцеловать.
Но он лишь закрывает глаза и с выражением непереносимой муки на лице стряхивает мою руку.
— Что ты хочешь, чтобы я сделал? — открывая глаза, спрашивает он. — Умер за тебя? Однажды ты сказала, что твое единственное заветное желание — увидеть мою смерть. Получается, это твоя месть, грязнокровка?
Боль захлестывает меня, как цунами.
— Нет, — шепчу я. — Конечно, нет. Ты знаешь, что это не так.
— Ну а мне почему-то кажется, что так, — жестко бросает он. — У тебя был выбор: моя жизнь или жизнь твоего ребенка. Ты выбрала последнее.
— Но… — меня охватывает отчаяние. — Но все не обязательно должно быть именно так! У нас есть выход…
— Например? — издевательски спрашивает он.
С трудом сглатываю и пытаюсь быть разумной. Последовательной. Вновь стать той, кем я была когда-то — девочкой, которую он уничтожил.
— Насколько я могу понимать, у тебя есть два выхода, — спокойный, деловой тон дается мне непросто. — Ты можешь освободить меня или… или убить.
На последних словах голос чуть срывается, а Люциус, кажется, забывает дышать.
Стоим и смотрим друг на друга, и от страха у меня перехватывает дыхание, ведь он как-то сказал, что не сможет убить меня. Но это было до того, как нечто губительное для жизни, словно раковая опухоль, пустило свои отравленные корни — маленькая жизнь внутри меня. Еще не родившийся малыш, к которому Люциус не хотел иметь никакого отношения.
Мгновение он выглядит так, будто действительно меня ненавидит.
— Думаешь, я освобожу тебя? — ледяным тоном спрашивает он. — Несмотря на то, что это будет означать для меня смертный приговор, ты все же думаешь, что я дам тебе свободу, просто потому, что ты слишком глупа, чтобы понять: это… от этого существа надо избавиться? Разве для твоего безграничного эгоизма еще недостаточно, что ты лишила меня всего? И теперь ты еще хочешь мою жизнь…
— Это я эгоистка? — все во мне кипит. — С кем поведешься…
В его глазах мелькает ненависть, но меня уже не остановить.
— Конечно, я не хочу, чтобы ты умер ради меня, — мой голос дрожит. — Если бы я думала, что, отпустив меня, ты остался бы здесь ждать, когда Волдеморт придет и убьет тебя, то давно бы уже разбила зеркало в ванной и перерезала себе вены.
Его глаза сверкают.
— Предлагаешь бежать с тобой? — шепчет он. — Бросить все, одним махом перечеркнув свою жизнь, и вместе растить это недоразумение? Построить дом и ждать, когда нас выследит Темный Лорд?
Не сразу нахожусь с ответом.
— Если данная перспектива для тебя омерзительна, то можешь и не бежать со мной, — с горечью в голосе шепчу я. — Но ты мог хотя бы скрыться сам…
— Что? И оставить тебя с Уизли? — он мрачно усмехается. — Не сомневаюсь, что если он сбежит отсюда, то найдет тебя. Мальчишка думает, что безмерно тебя любит и сделает что угодно, лишь бы быть с тобой, даже растить ребенка Пожирателя смерти.
Ненависть за оскорбление Рона подталкивает меня.
— И все же это больше, чем можешь сделать ты! — свирепо бросаю в ответ. — Оскорбляй и унижай Рона сколько хочешь, но очевидно, что он беспокоится обо мне больше, чем ты! Ты даже не хочешь растить своего собственного ребенка!
Он вздрагивает, будто я ударила его, но я не обращаю на это внимания.
— Если ты не освободишь меня, тебе придется меня убить, — произношу я почти спокойно. — Ведь именно к этому все идет, Люциус: либо ты освободишь меня и оставишь позади прежнюю жизнь, либо ты должен будешь убить меня. Господь свидетель, я много натерпелась и не в состоянии больше переживать из-за этого, я так больше не могу!
Подхожу к нему и беру за руку — ту, в которой он держит палочку; и замечаю, как его пальцы неосознанно стискивают ее крепче. Глядя ему прямо в глаза, направляю палочку себе в грудь — туда, где гулко трепыхается мое измученное сердце.
— Ну, давай же! — мой голос звучит на удивление уверенно и спокойно, наверное, потому что мне действительно настолько все осточертело, что хочется покончить со всем здесь и сейчас. — Сделай это! Покончи со всем, что было между нами, оставь это позади и двигайся дальше. Соблазни какую-нибудь миленькую чистокровную ведьмочку и забудь о грязнокровке, как о страшном сне. Убей меня, и твои вина и ненависть умрут вместе со мной. Чего ты ждешь? Сделай это!
Неожиданно я умолкаю, потому что его лицо… он выглядит так, словно действительно собирается убить меня, словно вот-вот произнесет Непростительное и покончит со всем, освободит нас обоих…
Я замерла — от страха или от облегчения?
Сердце тяжело стучит в груди, я смотрю в глаза Люциуса так долго, что почти кружится голова от его внимательного взгляда, проникающего глубоко в душу. Он всегда был слишком глубоко…
С диким рычанием он отводит палочку в сторону, и я не знаю, на кого он больше зол: на себя или на меня.
— Ты же знаешь, я не могу это сделать! — шипит он. — Как у тебя язык поворачивается предлагать такое? И ты серьезно думаешь, что я смогу когда-нибудь забыть тебя?
У меня перехватывает дыхание; эти слова придают мне сил.
— Тогда почему ты не хочешь бежать со мной? — в моем голосе звенит отчаяние. — Почему не оставишь все в прошлом, ведь твоя прежняя жизнь больше не имеет смысла, не после того, как ты сам убедился, что эти твои чистокровные убеждения
