Трясу головой, будто мне в уши попала вода.
Плевать, плевать, на все плевать! Плевать на то, что мы, скорее всего, сделаем друг друга несчастными. Это все неважно, потому что без него я умру. Как бы мелодраматично это ни звучало, все же это далеко не фигуральное выражение. С недавних пор он стал для меня всем миром, и как жить без него — я не представляю.
Его нет довольно долго, и все это время в голове у меня творится хаос.
Чего не скажешь о нем: по возвращении он спокоен, я бы даже сказала, безмятежен. В руках — мантия-невидимка.
— Готово, — бормочет он. — Я сказал ему, чтобы он был готов через час, и захватил это, — он кивает на мантию, — на всякий случай.
Поджимаю губы.
— Как он это воспринял?
Он многозначительно поднимает бровь.
— Я ясно дал понять, что не потерплю вопросов, и он не задал ни одного. Но он знает, что план изменился и мы уходим сегодня. Также ему известно, что когда мы придем за ним, нужно будет пошевеливаться и не создавать проблем.
Киваю. Что ж, по крайней мере, Рон не знает, что я собираюсь остаться с Люциусом, а не с ним. Пока не знает.
Тебе не удастся вечно откладывать это в долгий ящик.
— Что с Драко? — спрашиваю в попытке заглушить назойливый шум в голове.
Он чуть приподнимает подбородок.
— Очень сомневаюсь, что мы встретим его на той стороне реки, так что это меньшее, о чем нам стоит волноваться. Я быстро с ним справлюсь.
— Ты… — прищуриваюсь.
— Обездвиживающего заклинания вполне достаточно, — поясняет он. — Что-то более тяжелое будет уже лишним.
— Люциус, он твой сын.
— Он не слишком искусный боец, — он пожимает плечами.
Раздраженно качаю головой, пристально глядя на него.
Он ловит мой взгляд и чуть хмурится.
— Что?
— Просто… — запинаюсь. — Ты… когда мы выйдем отсюда, ты продолжишь с ним видеться?
Он сильно хмурится, и я догадываюсь, что он и не думал об этом. Он действительно не думал о том, увидит ли он вновь своего сына…
Господи, каким отцом он будет нашему ребенку?
— А твоя жена? — тихо продолжаю я, не желая развивать эту мысль.
Он хмурится еще сильнее.
— Нарцисса будет… я возьму какую-то часть денег, чтобы мы выжили, а остальное… она ни в чем не будет нуждаться. Это все, что я могу для нее сделать.
— Но вдруг она захочет, чтобы ты… — начинаю я, но он обнимает меня, сжимая так сильно, что перехватывает дыхание.
— Она умная женщина, — шепчет он. — И знает, что…
Он умолкает, заглядывая мне в глаза.
— Она никогда не любила меня, ты же знаешь, — прямо говорит он.
— Откуда тебе знать? Ты не можешь…
— Поверь, я знаю, — заявляет он так уверенно, что я понимаю: никакие мои но его не переубедят. Должно быть, у него на то свои причины. В конце концов, что я знаю об этих двоих, за плечами которых — двадцатилетняя история?
Понимаю, что ничего у меня не выйдет, и склоняю голову ему на грудь, слушая биение сердца.
Сердце.
Его сердце.
Когда-то я и представить не могла, что эти два слова могут столь гармонично звучать в паре. Я могла поклясться, что у него вообще нет сердца, до тех пор пока он не прекратил наши отношения ради моей безопасности.
Он целует меня в макушку, ослабляя объятия.
— Все будет хорошо, Гермиона.
Переплетаю наши пальцы, заставляя крепче обнять меня.
— Больше никакой «грязнокровки»? — шепчу я.
— Никакой «грязнокровки», — соглашается он.
Вот она — моя окончательная победа.
Что я должна чувствовать? Ликование? Гордость? Может, злость?..
Поднимаю голову, заглядывая ему в глаза, читая в них непреодолимое желание, и понимаю, что на этот раз мой триумф — абсолютный и бесповоротный. Нет больше грязнокровки, но есть Гермиона. Он вернул мое право считаться человеком, которого лишил когда-то.
Приподнимаюсь на цыпочках, легонько целуя его в губы, и вновь кладу голову ему на грудь, а его руку — себе на живот. Это почти бессознательно — ровно до тех пор, пока не чувствую, как напрягаются его пальцы на моем животе.
Задерживаю дыхание и жду, удерживая его ладонь своей.
Он когда-нибудь примет этого ребенка? Нет, я имею в виду, по-настоящему примет? Он может и хочет быть со мной, но это вовсе не значит…
Люциус коротко вздыхает, и его пальцы расслабляются, ласково очерчивая мой пока еще плоский живот.
Глаза щиплет от слез.
Я не замечаю их, не хочу разрушать это невероятное мгновение — молчаливое принятие. Поэтому я лишь сглатываю ком, подступивший к горлу, и пытаюсь направить мысли в более мирное русло.
— Ты думал о том… где мы будем жить? — спрашиваю его дрожащим голосом.
Небольшая пауза. Не смею взглянуть на него.
— Не знаю, — шепчет он. — Мы должны будем прятаться до тех пор, пока война не закончится, и надеяться, что Орден победит в ней. — Он усмехается. — Кто бы мог подумать, что однажды я стану молиться за победу Ордена…
Он умолкает.
— Если… — прочистив горло, начинаю я, — если война не закончится, когда родится ребенок, я хочу пойти сражаться на нашей стороне…
— Ни за что, — жестко обрывает меня он. — Пожиратели смерти будут искать тебя, и если увидят в рядах Ордена, твоя жизнь будет в опасности…
— Я не прощу себе, если останусь в стороне, — поднимаю голову, глядя на него. — Так что если хочешь защитить меня от своих… бывших собратьев, тебе придется сражаться на одной стороне со мной и бывшими врагами.
Люциус ругается сквозь зубы и отводит глаза, но затем отвечает:
— Хорошо.
Вот и все, что он может сказать.
Вздохнув, он вновь смотрит на меня.
— Господи, что же ты со мной сделала? — шепотом заключает он, качая головой.
И это риторический вопрос, ведь нам обоим прекрасно известен ответ: я спасла его. Как бы самоуверенно это ни звучало, но я все же его спасла от него самого.
Разрушив его жизнь, я тем самым освободила его.
Беру его руку и нежно целую пальцы. Он судорожно вздыхает, и я поднимаю на него глаза.
— Нас никто не примет, — шепчу я. — Нам придется смириться со всеобщим осуждением.
— Пусть думают все, что им хочется, лишь бы не трогали тебя. Они не понимают… Никто нас не понимает.
— Если честно, я тоже, — грустно улыбаюсь.
Он ухмыляется в ответ, но ничего не говорит. На самом деле, все это время именно я прекрасно понимала, что у нас за отношения, и я только сейчас это осознала. Именно я никогда не отрицала ни своих чувств, ни того, что происходило между нами.
Так что неважно, что нас никто не примет. Я люблю его. Такого, каков он есть. И отныне он — моя жизнь, а я — его.
— Ты правда меня любишь? — крепко сжимаю его руку.
Наклонившись, он целует меня в лоб.
— Да, — шепчет он, обдавая горячим дыханием.
Со вздохом закрываю глаза.
Время, кажется, замерло: мы стоим, обнявшись.
— Если бы у меня был выбор, я хотела
