Тогда одновременно произошли две вещи: в руках Арея вновь возник его страшный клинок, однако не успел он до конца материализоваться, когда Пелька что есть силы оттолкнула приблизившуюся к ребёнку Аиду. Девушка даже не задумалась над тем, что сделала — она знала лишь, что не не позволит приблизиться к Мирославе той, кто забирает жизни.
Мамзелькина даже не пошатнулась, однако бутыль и курица исчезли из её сухих морщинистых ручонок, а глаза заволокло странной белесой пеленой.
— Не смей, Аида! — послышался грозный окрик барона мрака.
Но его поглотил жуткий, пронзительный звон. Он заполнял голову, вливался через ноздри и рот, разрываясь внутри дребезжанием и криками. Не в силах выносить этого, Пелька зажала уши и зажмурилась, а затем всё прекратилось.
Открыв глаза, девушка обнаружила, что стоит, покачиваясь, поддерживаемая мужем. Мирослава, несмотря на шум, по-прежнему сладко спала. Мамзелькина находилась на том же самом месте, однако больше не предпринимала попыток приблизиться к ребёнку и смотрела прямо на Пельку.
— Вот она, сила материнской любви, — проскрежетала старуха. — Кинулась против Смерти, гляди-ка ты. Зря так, девонька, ты ведь должница моя.
Девушка непонимающе уставилась на Аиду, почувствовав, как напрягся Арей.
— В родах-то могли тебя не спасти. Ни тебя, ни малютку вашу, да я всё не шла, оттягивала момент, ждала. А потом вы глядь, да исчезли из списка моего. Ну, думаю, надо сходить, проведать, как там мои голубки не подстреленные, не всякий день имена из этого списка пропадают. А вы меня вон как привечаете, — с обидой проговорила Мамзелькина.
Пелька рассказом старухи не впечатлилась. Она прекрасно понимала, что ничем Аиде не обязана — по доброй воле Смерть ещё никого не отпускала. То, что они с дочерью выжили, не заслуга Мамзелькиной, которая любила покорчить из себя слабую сторону. Так часто бывает с теми, в чьих руках сосредоточена огромная власть — а что может быть выше власти над жизнью?
— Благодарить вас я не стану, но прощения попрошу, — холодно сказала девушка. — У меня не было желания вас оскорбить или обидеть, однако видеть вас рядом со своим ребенком я не желаю.
Аида Плаховна оглядела Пельку быстрым и цепким взглядом, отчего у той по коже пробежал мороз, а затем перевела взгляд на Арея, который всё это время молчал, не выпуская жену из кольца рук.
— Смелая она у тебя, голубь мой сизокрылый, — с уважением сказала старушка.
За много сотен лет своего бесконечного существования Смерти довелось повстречать лишь двух таких женщин — Пельку из Средневековья и московскую девушку из далёкого пока ещё двадцать первого века.
— Ну, коль хозяева сегодня не в духе, пойду я, — засобиралась Мамзелькина. — Дел ещё невпроворот. Не серчай, хозяйка, — взвалив на плечо свою неизменную походную сумку, Аида отвесила им шутливый полупоклон. — И ты здрав будь, хозяин. Ещё свидимся.
С этими словами она пропала, — без дыма, хлопков и прочей бутафории — просто растворилась в воздухе. Арей, наконец, разжал руки, но тут же схватил жену за плечи и затряс.
— О чём ты думала? — в ярости воскликнул он. — Ты хоть понимаешь, что могла наделать?
Пелька попыталась вырваться из жестокого захвата, но мужчина был силен и очень зол. Тогда девушка упрямо взглянула ему в глаза, и что-то в них заставило мечника разжать руки и отступить назад.
— Я защищала свою дочь. Так поступают любящие родители, — твёрдо сказала она, хотя голос её дрожал от волнения и обиды.
Барон мрака прикрыл веки и провел ладонью по лицу.
— Она бы ничего не сделала малышке, Пелька. А ты напрасно рисковала вашими жизнями. Аида…
— Она — Смерть, Арей! — не выдержав, в ярости выкрикнула девушка. — Я не хочу, чтобы рядом с Мирой было хоть что-то от мрака, что-то, способное заразить её этой скверной, отравить её мысли, сделать жестокой, эгоистичной…
Пелька замерла на полуслове, когда муж в два шага сократил расстояние между ними и навис на ней. Его зрачки вдруг сузились, превратившись в зияющую пропасть. В воздухе удушающе запахло серой. Мирослава, которую до этого не разбудили ни незваная гостья, ни шум, ни крики, вдруг захныкала в колыбели.
— Хочешь, значит, уберечь её от мрака? — свистящим шёпотом произнес Арей. — А кто её отец, не позабыла случаем? Как же «она часть тебя и меня»?
Девушка потрясенно смотрела на него, будто не узнавая.
— Я никогда не скрывал от тебя, чем являюсь, — продолжал мечник. — И ты знала, на что шла, когда согласилась быть со мной.
С этими словами он развернулся, накинул на плечи запыленный плащ и вышел, хлопнув дверью избы. Пелька кинулась к люльке, осторожно взяла дочь на руки и дала волю слезам. Они стекали безостановочным потоком по щекам, шее, заливались в открытый ворот платья, и девушка не пыталась их сдержать.
Арей был прав, она всегда знала, кого полюбила. Но так же точно Пелька знала и то, что в нём по-прежнему горели остатки света — жалкие и ничтожные, но как ярко они бились пульсирующим сиянием. Она знала, что барона мрака ещё можно спасти.
Однако в те бесконечные секунды, когда он стоял над ней, и сосущая пустота его зрачков грозила затянуть в Тартар, прежние убеждения девушки на миг дрогнули. Это были глаза бессердечного создания, существа, не способного на сострадание и любовь. Глаза зверя. Одно лишь воспоминание о них исторгало из груди Пельки новый приступ мучительных рыданий.
Когда девушка, наконец, успокоилась, за окном уже была глубокая ночь. Сытая и довольная Мирослава вновь тихонько посапывала в своей колыбели, а её молодая мать стояла у окна, судорожно пытаясь рассмотреть хоть что-то в неспокойной апрельской тьме. Беспокойство Пельки всё росло по мере того, как текли часы, а мечник всё не возвращался. Она в волнении вертела в руках русалочий гребень, который получила от Мамзелькиной год назад в качестве свадебного подарка. Мысли о той далёкой ночи напомнили ей, что старушка, по рассказам Арея и по тому, что видела сама Пелька, в сущности, никогда не желала им зла и не причинила бы намеренных страданий. А если быть совсем откровенной, подумала девушка, Аида действительно помогла им, и не раз.
Теперь, успокоившись, Пелька сама не могла понять, почему так отреагировала на визит Мамзелькиной. Не до конца поправленное после родов здоровье — в том числе душевное — разумеется, давало о себе знать, но было кое-что ещё. Скорее всего, подспудный страх перед сущностью мрака всё же сидел в ней, и
