— Глеб!…
Этот жуткий вопль набатом бился у неё в голове, когда девушка подскочила на кровати. Время уже явно приближалось к полудню. Таня лежала в постели, влажное одеяло закрутилось вокруг её ног. Отбросив его в изножье, девушка раздраженно провела рукой по лбу, отирая пот.
Она сама не до конца понимала, что с ней происходит. Все слова Глеба она слышала давно, все много раз были разобраны на отдельные сегменты и каждая фраза препарирована под микроскопом, вплоть до звуков и того, с какой интонацией вылетали слова. Но как будто только сейчас они по-настоящему дошли до неё, и она впервые услышала то, что тогда так страстно, путано, нагло, неправильно пытался втолковать ей юноша-некромаг.
Однако Бейбарсов больше не был отягчен даром и проклятием. Теперь он… не белый маг, конечно, но, Древнир его подери, носитель светлых сил! Теперь Таня оценивала его совсем иначе. Она уже видела его наглым и бескомпромиссным, с полным отсутствием понятия морали. А ещё она видела его печальным и сломленным, опустошенной оболочкой без лица. То, каким он открылся ей тогда в будке стрелочницы, Тане не забыть никогда. И никто — в этом она была уверена — никогда больше не видел его таким.
Ей вдруг вспомнилось, как однажды ночью он вытащил её из постели дорожкой из лунного света. Тогда, чертя что-то под ногами своей тросточкой, он сказал, что его никто не любил. И тогда — она видела это в глазах Глеба — он не верил, что кто-то может его полюбить. Он предпочитал привязать к себе силой, магией, хитростью и шантажом, как будто иначе было невозможно.
Прошло столько лет, но вчера вечером Таня ясно увидела, что он до сих пор не верит в саму возможность быть любимым искренне и добровольно.
***
К тому времени, как Таня выползла из спальни, время уже перевалило за обед. Весь Тибидохс стоял на ушах. Недовольное бурчание Поклепа слышалось буквально из каждого угла: никто, разумеется, особо не вслушивался, но общий посыл был таков, что выпускники превратили школу в бордель, этот дурацкий праздник — срамота, и вот в его-то, Поклепа, времена такого не было.
Пока Таня спускалась по Лестнице Атлантов, ей навстречу выскочили несколько второкурсников с восторженными лицами. Они были взбудоражены предстоящим событием не меньше бывших выпускников. Внучка Феофила Гроттера улыбнулась, вспоминая, что когда-то она, Ягун и Ванька такими же встрепанными воробышками бегали по переходам и лестницам Тибидохса, и всё для них было ново, ярко, удивительно. Как же она любила это место, как тосковала по нему всё это время!…
Заметив Ягуна, Таня направилась к нему, чтобы спросить, не видел ли он Ваньку. Однако, приблизившись, поняла, что она не вовремя. Ягун ругался с женой. Катя, уставшая, раздраженная, что-то упорно втолковывала ему, постепенно повышая голос, что прежде было ей несвойственно. Внук Ягге стойко терпел прилюдное отчитывание, кивая, и только его огромные мерцающие уши выдавали крайнюю степень недовольства.
Незаметно приблизился Ванька и встал рядом с Таней. Она улыбнулась и вложила свою ладонь в его. В этот момент Катя Лоткова что-то выкрикнула и быстро направилась к выходу. Ягун проводил её взглядом, тяжело вздохнув, и посмотрел на друзей.
— Видал? — устало спросил он, обращаясь к Валялкину. — Никогда не женись, брат мой!
Впрочем, увидев вытянувшиеся лица Тани и Ваньки, он тут же спохватился, хлопнув себя по лбу:
— Что я болтаю! Наверное, просто забегался. Эта женщина меня выматывает!
— А чего она хочет? — поинтересовалась Таня.
— Хороший вопрос! Понятия не имею.
— Так, может, стоит хоть раз её внимательно выслушать?
Играющий комментатор исподлобья взглянул на подругу:
— Она сама не знает, чего хочет, вот в чём всё дело. Воспитывать ребёнка — это вам не шубу в трусы заправлять. Ничего, перебесится и успокоится понемногу. Ладно! — хлопнул он в ладоши. — Что мы всё о моей личной жизни? Вы-то что? Я думал, этим летом мы будем отмечать сразу два события: три года выпуска и создание новой ячейки магического сообщества!
Таня переглянулась с женихом и ответила за них обоих:
— Мы пока не готовы. Куда нам торопиться! — сказала и подумала о том, что то же самое говорила вчера на крыше Бейбарсову.
— Танька торопится куда угодно, но только не под венец со мной, — усмехнулся Валялкин.
Девушка потрясенно взглянула на него. Они много раз обсуждали свои планы на будущее, в том числе и свадьбу, и пришли к выводу, что пока рано. А теперь выясняется… а что, собственно, теперь выясняется?
Таня уже хотела открыть рот, решив предоставить Ваньке возможность почувствовать себя на месте Ягуна, но тут перед ними ярким и громогласным пятном возникла Гробыня. Она держала на руках малышку Елизавету и что-то яростно втолковывала Гуне. Тот молча слушал, а потом отрицательно покачал головой.
— Что?! — взвизгнула Склепова. Дочь, сидевшая у неё на руках, с любопытством разглядывала родителей, но не плакала: видимо, она уже привыкла к таким сценам.
Гуня, понявший, что разбудил в своей жене берсерка, попятился от назад, глупо улыбаясь и подняв руки в примирительном жесте.
— Хорошо, Гробби, если ты так хочешь, я их вызову. Остынь!
Но Склепову было уже не остановить. Подскочив к Тане, она буквально впихнула ей в руки свою дочь со словами «Подержи Лиззи!» и на десятисантиметровых шпильках погналась за улепетывающим мужем. Четыре пары глаз изумленно смотрели им вслед.
— Мда, — задумчиво произнес Ягун. — Время идёт, а мы не меняемся! Всё те же дети, разве что теперь у нас есть собственные. Ладно, мужская солидарность во мне просто вопит о том, что нужно спасать брата Гуню.
Внук Ягге удалился в том же направлении, где исчезли супруги Гломовы. Ванька с Таней остались в холле. Елизавета на руках у Тани начала подозревать, что её держит вовсе не мама, и уже раскрыла маленький розовый ротик, чтобы высказать посредством плача всё, что она об этом думает. Рыжеволосая ведьма тихонько зашикала и начала раскачиваться из стороны в сторону. Лиззи тут же передумала плакать и уставилась на Таню огромными разноцветными глазами: дочь Гробыни была её полной копией, ничего не взяв от отца.
Почувствовав что-то, Таня обернулась: Ванька стоял рядом и
