— Тебе идёт, — хрипло сказал Валялкин и улыбнулся тепло и грустно, прижавшись губами к рыжей макушке.
И тут же резко выдохнул, отстранившись. Гроттер подняла голову: по лестнице спускался Глеб. И, как всегда, при виде его сутулой фигуры у неё на несколько секунд перехватило дыхание.
Бейбарсов подошёл к ним, быстрым цепким взглядом оценив ситуацию. Лицо его немного смягчилось, и он кивнул Тане, а потом молча протянул руку Валялкину. На какое-то время его смуглая ладонь повисла в воздухе, и Таня знала, скольких трудов ему стоило малодушно не опустить её. Но он выдержал, и Ванькина рука столкнулась с его в крепком рукопожатии. В нём было всё: высказывание сожаления, просьба прощения и решение оставить прошлое в прошлом.
Рукопожатие распалось, Глеб отошел в сторону, и Таня облегченно выдохнула, осознав, что всё это время стояла, задержав дыхание. Перед тем, как затеряться в толпе, заполнявшей холл, Бейбарсов бросил быстрый взгляд на Таню и ребёнка в её руках. Она хотела понять этот взгляд, прочесть его, но мужчина уже скрылся в людском потоке.
— Ты знала, что он тоже прилетел? — спросил Ванька, провожая взглядом сутулую спину.
Внучка Феофила Гроттера, поколебавшись, кивнула:
— Да, вчера вечером я встретила его на крыше Башни Привидений. Он как раз только приземлился.
— Приземлился??
Таня глупо приоткрыла рот, осознав, что оговорилась. Ванька понял. Конечно, рано или поздно это случилось бы, но Гроттер предпочитала, чтобы это случилось в другое время и в другой обстановке. Валялкин покачал головой, как будто с осуждением, но на его живом лице не промелькнуло ни зависти, ни досады.
— Почему ты ничего мне не сказала? — просто спросил он.
От необходимости отвечать её спасла вернувшаяся Склепова. Она раскраснелась, тяжело дыша и сдувая со лба мешающую челку. Забрав у Тани дочь, Гробыня торжественно объявила:
— Гунечка согласился!
— И сколько раз тебе для этого пришлось колотить Гунечку дубинкой Тарараха? — усмехнулся Ванька.
Таня же поинтересовалась, на что конкретно согласился «Гунечка».
— Он пригласил с Лысой Горы самую крутую рок-группу всех времен! В Тибидохс прибудут «Мёртвые Каннибалы»!
Стоявшие вокруг студенты, услышав это название, начали радостно свистеть и улюлюкать. Таня и Валялкин недоуменно переглянулись.
— Да вы там совсем у себя в тундре от жизни отстали! — возмутилась Гробыня. — Они уже год выступают с концертами, везде аншлаг!
Танька пожала плечами. Она и прежде относилась к музыке довольно спокойно, а поселившись на Иртыше, где песни пели только птицы, совсем позабыла о том, что такое современные исполнители.
— Какая встреча! — Склепова растянула губы в широчайшей из улыбок.
Повернув голову, Таня увидела, что к ним нетвердой походкой приближается Лиза Зализина. Выглядела она неважно: осунувшаяся, посеревшая, с волосами, забранными в неопрятный пучок.
— Лизон! — продолжала Гробыня. — Сколько лет, сколько зим! Как там твой лопухоид? Вы не слышали, друзья? Наша Лизонька встречается с обычным человеком! И здесь действует правило: хочу всё, как у Гроттерши!
Лиза, обычно уже на первых словах Гробыни начинавшая истерить, сейчас почему-то стояла спокойно, не предпринимая попыток швырнуть туфлей или оглушить всех вокруг децибелами своего высокого голоса. Только устало растянула бледные, какие-то резиновые губы в ехидной улыбке и заметила:
— Склеппи, а ты поправилась после родов.
Удар пришелся в цель. На мгновение Гробыня даже как будто растерялась, но потом быстро нашлась:
— Зализина, мои формы рождение ребенка сделало только сочнее и привлекательнее, в отличии от тебя. Вон Танька тоже похожа на сушеную воблу, но у неё есть характер и талант, а что есть у тебя? За что там тебя твой лопухоид полюбил? Он тебя вообще любит? «Девочки, мой бьёт меня только по четвергам и когда выпьет, зато мы с ним по гороскопу совпадаем!», — передразнила Гробыня явно подслушанную где-то лопухоидную фразу.
Но Лиза и на этот раз никак не отреагировала, молча просочившись мимо друзей. Таня растерянно смотрела ей вслед: жалость душила её. Как бы Зализина не гадила ей в своё время, это осталось в прошлом, а сейчас она явно была глубоко несчастна.
— Мда, Лизон стала ещё более странной. Хотя, казалось бы, куда уж больше! — заметила Склепова.
Всех охватило какое-то неприятное чувство: так бывает, когда смотришь на чье-то неприкрытое горе, когда сам ты бессовестно счастлив. Первой отмерла Гробыня: она не могла долго зацикливаться на негативных эмоциях, для её кипучей, деятельной натуры это было невыносимо.
— Ладно, дел ещё невпроворот! Не забудьте, общий сбор в девять! Гроттерша, имей в виду: если ты собралась припереться вот в этих страшных джинсах, я тебя сглажу! Всё, чао!
Она удалилась, передвигаясь по холлу маленьким торнадо и по пути нацеловывая дочь в пухлую щечку.
— От Лизон пахло алкоголем, ты почувствовала? — задумчиво поинтересовался Ванька.
Таня кивнула. Печально было видеть, что кто-то из бывших однокурсников получал шанс начать всё сначала, а кто-то скатывался всё ниже.
***
После обеда Ванька и Таня разделились: первый пошел проведать Тарараха, у которого на передержке был самый настоящий единорог, а Таня отправилась к ангарам — повидать тренера и драконов.
Она пересекла пустое драконбольное поле. Одинокие трибуны неприятно давили пустотой своих скамеек. Подойдя к ангарам, внучка Феофила Гроттера отметила, как здесь непривычно спокойно. Не сновали туда-сюда джинны-драконюхи с наполненными ртутью ведрами, не вырывались из тяжелых дверей клубы серного дыма.
Юркнув внутрь, Таня подождала, пока глаза привыкнут к полумраку. Постепенно она различила контур гигантского туловища Гоярына. Старый дракон приподнял голову, оглядел вошедшую и коротко всхрапнул. Таня улыбнулась и медленно приблизилась к нему. Сердце забилось в радостном трепете.
— Он тебя узнал, — раздался позади хриплый голос, и из тёмного угла вышагнул, прихрамывая, Соловей О. Разбойник.
Тане показалось, что за прошедший год тренер как-то сдал. Седая понуренная голова, опущенные плечи — где тот гордый и несгибаемый Соловей, которого она увидела, когда впервые девчонкой очутилась на драконбольном поле?
А куда делась та девчонка?… Растворилась в тумане канувших в небытие дней. Разбилась на множество осколков под градом событий. Её растащили на части люди — добрые, хорошие люди, которые любили её, и один не очень добрый парень с глазами, изменившими цвет.
Соловей подошел к Гоярыну, спокойно протянул руку, и тот ласково, как собака, уткнулся ноздрёй в мозолистую ладонь. Тлеющие угольки глаз дракона прикрылись от удовольствия. Тренер улыбнулся:
— Скучаешь по нему?
Таня вздрогнула:
— По кому?
— По драконболу, — усмехнулся Соловей. — Скучаешь, точно знаю, но не только по любимому спорту, как я погляжу.
— Конечно,
