— И что?
— Я выгнал его к чертовой матери. Как обычно, впрочем.
— Выгнал черта к чертовой матери? То-то он, наверное, повеселился, — усмехнулась Лена, даже не сразу сообразив, что размышляет вслух.
— Что? — насторожился Ольгерд, чутко улавливавший все, что скажет собеседница.
— Жалеешь, что облегчил Геральту задачу со вторым желанием? — спросила Лена, не желая более вдаваться в философскую тематику.
— Да нет. В конце концов, это желание я загадал абсолютно искренне. То есть в данном случае я действительно хочу, чтобы у Геральта все получилось. А потом, у меня в запасе останется третье желание, которое твоему приятелю нипочем не выполнить.
— Наверное странно загадывать желание с надеждой, что оно никогда не исполнится, — задумчиво произнесла Лена. — Ирония судьбы. Тебе говорят: проси, что хочешь, а ты знаешь, что именно этого-то тебе делать и нельзя.
— Хочешь меня пожалеть? — поднял бровь Ольгерд.
— Нет. Ни жалеть тебя, ни даже сочувствовать я не собираюсь. С чего бы вдруг? Хотя понятно, что ты сам считаешь себя несчастнее всех на свете. Но ведь ты не уникален и не оригинален. Каждый в своей жизни хотя бы раз попадал в ситуацию, которая казалась безвыходной. Но конечно далеко не каждый имел стойкость заплатить за свою прихоть жизнью дорогого ему человека.
— Ты… Ты понимаешь, что ты несешь? — губы Ольгерда побелели от моментально нахлынувшей ярости.
— Да. Еще вчера мне бы и в голову не пришло высказать тебе это из боязни, что ты вгорячах можешь прибить меня за такие слова. А сегодня, я так думаю, что бояться мне уже нечего. Даже если ты и захочешь, тебе что-нибудь помешает: сабля застрянет в ножнах или на тебя неожиданно упадет потолочная балка…
— Или сюда просто-напросто зайдет Геральт, — Ольгерд со странным выражением лица посмотрел мимо Лены.
Она обернулась, следуя направлению его взгляда и действительно увидела стоящего в дверях ведьмака. Надо сказать, оксенфуртскому цирюльнику вполне удалось минимизировать последствия Лениной мести, и теперь его прическа представляла собой забавный ёжик сверху при выбритых висках и затылке. Новая прическа делала Геральта заметно моложе, а трехдневная небритость дополнительно придавала его облику стильность и еще большую привлекательность.
— Лен, а что ты тут делаешь? — удивленно спросил ведьмак, явно не ожидавший встретить здесь свою подругу.
— Сижу и разговариваю. А что, нельзя? По-твоему я должна только у плиты танцевать? — неожиданно даже для самой себя вспылила Лена.
— Лен, я ведь этого не говорил, — опешил Геральт. — Спросил просто…
— Киндер, кюхе, кирхе? * — продолжало забирать Лену. — Да идите вы все со своим дурацким домостроевским средневековьем в жопу, в пизду и нахуй!
С этими словами она сначала с нескрываемой ненавистью посмотрела на Ольгерда, потом резко встала и, слегка оттолкнув с дороги Геральта, быстро вышла, почти выбежала из корчмы.
Остановившись на крыльце, она попыталась отдышаться, чтобы попробовать унять почти физическую боль, которая внезапно и обессиливающе заныла в сердце, лишь стоило Лене взглянуть на Геральта, всколыхнув в душе воспоминания о вчерашнем разговоре с Гюнтером. Анестезия непонимания закончилась, и теперь она отчетливо осознала, чего ей будет стоить это желание, исполнения которого она, как и ненавидимый сейчас ею Ольгерд, отчаянно не хотела.
Ее взгляд случайно упал на тот самый колодец в центре рыночной площади, спустившись в который Геральт и попал в передрягу, угробившую Ленины надежды на тихое и спокойное счастье.
— Сучий урод Ольгерд, — в отчаянной бессильной ярости простонала сквозь зубы девушка. — Лез бы сам осуществлять свою месть, бессмертная скотина. Сожрала бы тебя эта лягуха, и продолжал бы ты жить вечно у нее в желудке или кишках или что там у нее внутри — там тебе самое место! Ну, а ты, многомудрый и всезнающий Гюнтер, смог бы мне ответить на простой вопрос: где ж справедливость и почему за глупость и эгоизм одних всегда приходится платить другим?!
— Да потому что в мире должен быть соблюден баланс, — раздался в голове Лены мягкий вкрадчивый голос торговца зеркалами. — Мир, состоящий из таких, как Ольгерд или Йеннифэр не имел бы смысла, потому что сожрал бы сам себя в кратчайшие сроки. Поэтому для каждого Ольгерда есть свой Витольд, для каждой Йеннифэр — свой Геральт, для Геральтов существуют такие, как ты, а Ольгерды и Йеннифэр заканчивают тем, что однажды непременно встречаются со мной.
— Да-да, мне надо было догадаться, что Гюнтер о’Дим не оставит мой вопрос без ответа и непременно изречет какую-нибудь красивость, столь же банальную сколь и поучительную, с которой, тем не менее, не поспоришь, — проворчала Лена, сходя с крыльца и направляясь к дому.
Пар она выпустила, злость унялась, и теперь ей стало стыдно за свою вспышку в корчме и ту чушь, которую она нагородила Геральту.
— Блин, что на меня нашло, — пробормотала себе под нос Лена. — Разоралась, как оголтелая феминистка на митинге. Во стыдоба-то. Ну, положим, Ольгерд ладно, хрен с ним. Плевать,что он там на мой счет подумает, в конце концов, с ним мне детей не крестить. А вот Геральт…
Но тут Лена вновь с тоской вспомнила, что их совместной жизни с Геральтом пришел конец. Даже если она простит ему измену, даже если они помирятся после ее сегодняшней выходки, сколько им останется? Неделя? Чуть больше? Перед смертью не надышишься. Стоит ли мучить себя и длить агонию? Хотя расставаться в ссоре Лене все-таки не хотелось.
«А впрочем, какое это имеет значение? Все равно ты больше никогда его не увидишь, — подумалось ей. — Но ведь останутся воспоминания, в том числе и об этих последних днях. Наверное лучше, если они будут приятными. Решено, когда он придет домой, попрошу у него прощения, помирюсь с ним, не буду думать о Шани и тех, что были, и уж тем более, тех, что будут. Проживу счастливо отпущенное мне в этом мире время, а потом… Он забудет обо мне, вернувшись к какой-то из своих пассий или найдя себе новых, а я буду жить день за днем и складывать из холодных камешков слово „вечность“, как в грустной были о Снежной Королеве, в которой Герда так и не нашла своего Кая».
В тягостных раздумьях о будущем, Лена, уже ушедшая с площади, свернула в очередной проулок, который вел к их дому. И вдруг… Она даже не поняла, откуда взялся этот тип в черном, будто вышедший из стены ближнего дома и заступивший ей дорогу. Расширившимися от ужаса глазами она смотрела на стоящего перед ней высокого худощавого мужчину и думала, что надо бы наверное закричать и позвать на помощь, но глядя в его глаза — глубоко посаженные, прищуренные, недобрые и какие-то водянисто-прозрачные, она чувствовала, как крик почему-то застрял у нее в горле. Впрочем, явных
