— Нас — нет. Но со смертью Ирис ее нарисованный мир стал для нас ловушкой, — сказала кошка.
— Или вернее, тюрьмой, — пояснил пёс. — Ведь того, кто нас сюда позвал, на самом деле больше не волновало, что стало с той, кого он попросил нас развлекать.
— Хотя он утверждал, что любит ее больше жизни, — наябедничала кошка. — Но это было… не совсем правдой. И почему-то мы с товарищем ничуть не удивлены.
— Да, — согласился пёс. — Такие, как он, любят звонкие трескучие фразы. А также обожают многозначительно молчать. Но ни то, ни другое ничего не стоит. Они не выполняют даже самых простых обещаний. Которые им в общем-то ничего бы даже и не стоили. Вот поэтому так легко на каждом шагу и клянутся самым дорогим, что у них есть.
— И рано или поздно попадаются на удочку таких, как Гюнтер, — констатировала кошка.
— Что за бред вы сейчас несете, — не выдержал Ольгерд. — Я любил Ирис…
— … настолько сильно, что даже не удосужился ее похоронить, когда приходил в имение помянуть своего брата Витольда? — с тихой злостью сквозь зубы процедил Геральт. — Ты бросил ее здесь, оставил умирать от тоски и одиночества в компании бессловесного чудовища и двух говорящих животных. Что и говорить, именно так со своими женами поступают любящие мужья.
— Именно поэтому мир Ирис — это неприятное место, — сказала кошка. — Он соткан из ее боли и отчаяния. И, помимо нас, в нем живут ее страхи. Живым в этом мире не место. Да, впрочем, в нем никому не место. Даже его создательнице.
— Она уже не мечтала о счастье, ей хотелось лишь покоя. Но подарить его Ирис никто не мог. Потому что тех, кто приходил сюда, интересовали лишь богатства этого дома, а самого хозяина уже не интересовало ничего, — добавил пёс.
— Ну что, Ольгерд, — заметил Гермес, выслушав тирады кошки и пса. — Не получилось у вас с Ирис жить долго и счастливо, в горе и в радости, в богатстве и в бедности. Горе ты делить с ней не захотел, как и она ранее не решилась быть с тобой в бедности, а радости в вашей совместной жизни по-настоящему и не было никогда, и даже вернувшееся к тебе богатство не смогло поправить дело.
— Это Гюнтер, — зло сказал Ольгерд, метнув при этом на о’Дима полный ненависти взгляд. — Мне бы понять раньше, что дьявольское добро на пользу не пойдет. И не принесет нам с Ирис счастья.
— Нет. Вот как раз в данном-то случае Гюнтер и ни при чем. Он всего лишь выполнял твои желания. А чего хотел ты?
— Быть с Ирис!
— В данном случае слова ничто, судить надо по делам. Что ты сделал для своей женщины? Превратил человека в жабу, убил ее отца, натаскал в дом нечисти и в итоге сбежал от Ирис куда глаза глядят. Ну что тебе сказать, достойные деяния.
— Я заложил свою душу, чтобы мы могли быть вместе. А потом оставил Ирис, чтобы защитить от всего того, что я натворил.
— Ты даже теперь не видишь разницы. Ольгерд, ты ничего не делал ради Ирис, потому что все это были исключительно твои желания. Ты делал лишь то, что хотел сам, а ее ты никогда не слушал. И теперь ты жив, хоть более и не вечен, а она мертва.
— Я… Я хотел вечного счастья для нас обоих.
— Уже не важно, чего ты хотел, главное, как ты попросил. Хотя, это теперь тоже не имеет значения. Твой договор с о’Димом признан недействительным. Ты ничего ему не должен и можешь идти на все четыре стороны.
— Нет!
Все обернулись к Кроносу, со стороны которого и прозвучал этот возглас.
— Зачем тебе Ольгерд? — в недоумении спросил Гермес. — Мы ведь должны разобраться с о’Димом. А этот человек — лишь жертва своей глупости, самоуверенности и непомерного тщеславия. Что тебе до него?
— У него есть то, что занадобилось мне, — заявил Кронос. — Роза, которую он подарил своей жене на прощанье. Это действительно очень ценная вещь. В ней много… вкусного.
Сказав это, Кронос совершенно неожиданно облизнул губы. А в его равнодушном взгляде наконец-то промелькнула искорка интереса.
— Эта вещичка практически держит на себе весь нарисованный мир Ирис, — подал голос Гюнтер. — Я знал о ее весомости и думал, что она может вас заинтересовать. Я предвидел, что третьим желанием Ольгерда будет именно это — вернуть себе сей артефакт, истинной ценности которой он сам не представляет. Я собирался отдать ее вам в оплату долга Ольгерда.
— Нет. Только он, — Кронос указал на Ольгерда. — Из его рук это ценный дар. А в твоих он ничего не стоит. Ты не чувствуешь так, как он. Ты можешь знать, но не умеешь понять. Ты просто функция. Никчемная. Бесполезная. Гермес, закончи с ним и убери его отсюда. Он мешает.
— Гю, ты бы помолчал, а? — предложил Гермес. — Что-то ты в крутую сущность так заигрался, что, видимо, все еще видишь себя в кабаке среди людей, которым ты ловко в борщ плевал да в кружки с пивом дохлых мух подбрасывал, пока они не видели. А вообще, ты еще говори спасибо, что старик не знает, на какие дешевые фокусы ты его подарки тратил. Хотя… это шуточки в аккурат по твоему чину.
— А что с моим чином? — насторожился Гюнтер.
— Я тебя поздравляю, с этой минуты ты — мелкий бес, старший помощник младшего вилочника в горячем цеху. Будешь своим непосредственным начальникам вилы подносить. Более ответственные занятия тебе доверять пока нельзя.
— Что? — ахнул Гюнтер.
— Нет, я не понимаю, что с лицом? — искренне удивился Гермес. — Гюнтер, вообще-то ты — неблагодарная свинья. Тебе вместо развоплощения дали возможность начать все с чистого листа. Перед тобой все пути, можно сказать, открыты — расти над собой, делай карьеру, выходи из низов. Что не нравится-то? У тебя, кстати, и стимул есть. С Эвром-то я как-нибудь сговорюсь. И старика моего попробую уломать. Мне теперь будешь должен.
— Что и сколько? — с тревогой поинтересовался Гюнтер.
— Да я ничего запредельного не попрошу. Всего лишь ма-алую толику сокровищ душ тех, кого вы в своем цеху парить будете. Так глядишь, по крупинке, по пылинке — и насобираешь мне цену, эквивалентную времени, которое ты старику задолжал.
— Ты издеваешься? — голос Гюнтера едва не сорвался на визг, но он вовремя спохватился, что их разговор вновь привлечет внимание Кроноса. — Издеваешься? — зашипел он. — Да этим бросом, что в горячем цеху коптится, даже пуговичники брезгуют. Это ж самое распоследнее отребье, они и люди-то так,
