«Скорей бы уж они прибыли, — подумала она, глядя в стремительно темнеющие небеса и с беспокойством думая, что скоро уже не сумеет рассмотреть в просветах деревьев ожидаемый ею корабль с черными парусами. — Не мир, а дно вселенной какое-то. Даже Карька — и то сюда быстро дорогу найти не может. А я уже смерзла совсем. И темно тут. И жутко. И тоскливо. А пню этому чугунноголовому на все совершенно пофиг. Дрыхнет, как ни в чем не бывало».
Маша с неодобрением и нескрываемой завистью посмотрела на расположившегося поблизости Имлериха, которому были нипочем ни холод, ни возможные опасности окружавшего их практически с трех сторон леса. Монументальный эльф коротал время ожидания своих товарищей единственно верным и испытанным способом — улегшись поудобнее у костерка в их с Машей небольшом импровизированном укрытии и погрузившись в крепкий здоровый сон.
«Храпит, паразит, — она вздохнула, с кислой миной слушая рулады, которые выводил во сне эльф. — Ну правильно, а чё ему. Это я от любого шороха вздрагиваю. А ему бояться нечего, он сам кого хошь до икотки напугает».
Маша нахмурилась и за неимением ничего лучшего начала размышлять о превратностях судьбы.
Маша не знала, сколько времени прошло с момента ее появления на Тир на Лиа. Оно, то есть это самое время определенно шло тут не так, как в ее мире, но приноровиться к эльфскому календарю Маша пока так и не смогла. Точнее, не успела. Потому что ее жизнь, которую она планировала проводить в неге и праздности, приобретя статус королевской любовницы, вопреки ее ожиданиям превратилась в хоровод стремительно сменяющих друг друга событий, полетела-понеслась в бешеной скачке по мирам тем самым Диким Гоном, страшную сказку о котором она когда-то читала в прошлом.
Началось же все с того, что триумфально вернувшийся домой после своего чудесного воскрешения Эредин решил-таки заняться государственными делами лично, а не через посредника-управляющего. О чем торжественно и объявил с балкона Дворца Пробуждения при большом стечении народа на площади перед королевской резиденцией. И главное, что понял молодой король, наконец остыв от войн и погонь и окинув своим мудрым и всевидящим ястребиным оком вверенное ему ольховое королевство — назрели реформы.
Слушая зажигательную речь энергичного монарха, консервативные эльфы с затаенной тоской вспоминали годы правления Ауберона и Ге’эльса, текущие медленно и спокойно, как воды реки Easnadh, но все-таки радовались, сопровождая инновации Эредина одобрительными возгласами и бурными аплодисментами. Ведь несмотря на известную ортодоксальность, Аen Еlle все-таки были мудрым народом: эльфы поняли, что эпоха задумчивого созерцания канула в прошлое, наступило время перемен — и им придется смириться с неизбежным и принять его. И лучше сделать это легко и весело. Ведь те самые реформы, которые решил осуществить Эредин, были еще чем-то неопределенно далеким, а вот сам активный молодой монарх находился в непосредственной близости, поэтому сердить и расстраивать его своим унынием и равнодушием чутким подданным конечно не хотелось. Тем более, что закончил свою речь Эредин явно на оптимистической ноте, заявив, что в некоем загадочном местечке под названием Волчий Тупик, в который путями провидения привела своего любимого, но беспечного юного сына не иначе сама Дана, он узнал от мудрых обитателей сего поселения одно волшебное правило, гарантирующее стопроцентный успех всякому мероприятию: любое начинание следует сначала обмыть, причем чем грандиознее план, тем масштабнее должна быть попойка… то есть, конечно, внушительнее и мощнее заклинательные скрепы, на которых будет зиждиться фундамент будущего (непременно светлого, потому что ради какого-то иного не стоит всю эту байду вообще и начинать).
Услышав такое, эльфы, несмотря на свойственную им приверженность вековым ольховым традициям, радостно поспешили согласиться со своими мудрым не по годам королем — гедонизм на этот раз возобладал над консерватизмом.
Так как aen elle были расой мудрой и обладающей большим жизненным опытом, то к делу они подошли ответственно и занялись им основательно. А поскольку они были еще и расой эстетствующей, то есть любящей комфорт и привыкшей жить в свое удовольствие, то превратили мероприятие в общенародный праздник, масштабы которого не оставляли сомнений — фундамент грядущего ольхового благополучия будет прочен и незыблем, а здание, возведенное на нем, простоит не века (ведь для эльфов век — не срок), а тысячелетия.
Эредин же, видя, с каким энтузиазмом вверенный его заботам народ исполняет веления короля, возрадовался и, воодушевленный первыми успехами, выдал новую директиву. Реформы конечно назрели, но претворять их в жизнь надо постепенно и вдумчиво. Эльфы ведь не какие-то взбалмошные dh’oine, которые в стремлении к переменам сначала бездумно рушат все до основания, а затем в спешке, без какого-либо внятного плана на тяп-ляп и криво-косо возводят на руинах старого мира что-нибудь, минимально пригодное для проживания.
Ольхи выслушали новую речь своего короля и признали Эредина мудрым не по годам, тут же подведя под его слова философскую базу: реформы в ольховом королевстве назревают, когда персональный Уроборос мира aen elle кусает себя за хвост, но по счастью делает он это не часто и не особо старательно, а помимо хвостовой и кусательной частей, у Уробороса присутствует тулово — гладкое, круглое и ровное, хотя и свернутое в кольцо, но без загибов и вывертов. Вот как раз эта статичная и спокойная часть телес мирового змея и является ориентиром течения жизни эльфов народа ольх.
Что же до Маши, то ее события, взбудоражившие местное общество, практически не затронули. И это было вовсе не удивительно — ведь она полноценным членом этого самого общества пока еще не являлась. Посему же, пока ольхи подготавливали базу для грядущих реформ, а Эредин вникал в государственные дела, Маша была занята тем, что пыталась определить свое место в этом новом для себя мире. Конечно, окажись она здесь в самом начале своей попаданской карьеры — ни проблем, ни сомнений, ни затруднений в установлении статуса у Маши бы не было: разумеется, она сразу обозвала бы себя королевой эльфов, самой крутой, наделенной всевозможными умениями и талантами, а заодно еще парой-тройкой эксклюзивных, присущих только ей способностей, магичкой, самой прозорливой и успешной пророчицей всех времен и народов, самой лютой воительницей, а заодно — Дитём Старшей Крови и Королевой Дикого Гона в одном флаконе. Но, как теперь из собственного горького опыта знала Маша, проку лично для нее во всех этих громких титулах не было никакого, потому что по-настоящему ни быть, ни даже хотя бы прослыть всем этим она не могла. А это значило, что интегрироваться в ольховое общество ей предстояло
