Алуэтт подняла взгляд, словно очнувшись от сна.
Марцелл заметил, как отражаются и пляшут в ее глазах языки пламени. И тут же сразу позабыл, о чем ее спрашивал. Да это и не важно. Ясное дело, она все равно не станет отвечать. Девушка снова уставилась на огонь.
Он решил дать задний ход:
– Извини. Просто мне любопытно. Ты такая…
Алуэтт опять повернулась к нему, и их взгляды притянуло друг к другу как магнитом, так что лицо Марцелла обдало жаром. Она с таким нетерпением ждала продолжения фразы. И Марцелл вдруг почувствовал, что все его будущее с этой девушкой зависит от следующего произнесенного им слова.
– Какая же? – спросила она.
Тысяча ответов затрепетала в сознании, и каждый новый представлялся все более смешным и неуместным.
Странная.
Красивая.
Очаровательная.
– Таинственная, – решился он наконец.
– Таинственная… – Алуэтт эхом повторила слово, словно бы произносила его в первый раз, пробовала на вкус. И рассмеялась. – Вот уж никогда раньше не считала себя таинственной.
– Но ты такая и есть.
Она прикусила губу, отчего показалась ему одновременно задумчивой и беззащитной.
– Что же во мне таинственного?
– Ну как же, суди сама. Ты читаешь Забытую Речь – это раз. – Он принялся считать, загибая пальцы, стараясь, чтобы голос звучал шутливо и непринужденно. – У тебя нет «пленки» – это два. Ты как будто никогда не видела дроида – это три. Ты просила меня провести тебя в лес Вердю, а держишься так, будто здесь впервые, – это четыре. И наконец, ты, кажется, умеешь возникать из ниоткуда и растворяться в воздухе.
Он внимательно следил за ее реакцией, волнуясь, не зашел ли слишком далеко. Но, судя по лицу девушки, он лишь позабавил ее.
– Может быть, – с внезапным вдохновением продолжил Марцелл, – ты призрак?
Алуэтт весело рассмеялась, и в этот миг Марцеллу показалось, что у него выросли крылья.
– Возможно, и призрак, – с улыбкой кивнула она.
Юноша почувствовал, что тоже улыбается, – а в последние дни ему так редко случалось улыбаться.
– Призрак, который обитает в Трюмах?
– Возможно, – не стала спорить Алуэтт.
– Ты часто повторяешь это слово, – заметил он.
Она пожала плечами:
– Нормальное слово.
– Таинственное. – Он загнул еще один палец, пополнив все удлиняющийся список.
– Возможно, – еще шире улыбнулась она.
Марцелл в ответ засмеялся и покачал головой. Он снова стал глядеть в огонь, на свивающиеся, изгибающиеся языки пламени. В этой девушке были нежность и тайна, слабость и сила. Она его завораживала и сводила с ума. Чем дольше он с ней общался, тем сильнее его к ней тянуло. И в то же время она оставалась для него чистым листом. Загадочной незнакомкой в причудливом сером одеянии, с глазами полными мудрости и в то же время невинности.
Почувствовав, что смех уступает место печали, Марцелл стиснул руки, словно бы желая защититься от подступившего вдруг к сердцу одиночества.
– Я никогда еще не встречал таких, как ты. Ты необычная девушка.
Взглянув на него, Алуэтт тоже перестала улыбаться. Теперь в ее глазах было сострадание. Она словно бы уловила грусть в его голосе и почувствовала необъяснимую перемену настроения. Надо же, какая проницательная!
Хотя, может быть, у него все его переживания просто на лбу написаны.
Глубоко вздохнув, Алуэтт села прямо.
– Это все из-за отца. Он не разрешал мне покидать Об… – Она спохватилась. – Запрещал мне выходить наружу. Так что я, наверное, и в самом деле похожа на призрак, поскольку прежде не бывала на свежем воздухе.
Искренность, звучавшая в ее голосе, поразила Марцелла. Она отвечала на вопросы. Доверялась ему.
– Вообще никогда?
Алуэтт мотнула головой, бросила взгляд на костер.
– Никогда.
Он наморщил лоб.
– Но почему тебя держали взаперти?
– Потому что папа… – она поискала подходящее слово, – боится за меня. И еще он…
– Очень строгий, – договорил за нее Марцелл.
Алуэтт удивилась:
– Да. Как ты догадался?..
– У меня дед такой же.
– Тоже строгий? – спросила Алуэтт.
Марцелл кивнул:
– Это для моего же блага, просто он очень хочет, чтобы я добился успеха. В смысле, я и сам тоже хочу. Но это трудно. Он очень… замкнутый. Никогда ничего не рассказывает.
– Как и мой отец, – хихикнула Алуэтт.
– Иногда мне бывает его жаль. Дедушка так много пережил. Особенно в этом году. В четвертом месяце он потерял близкого друга. Хотя эта женщина, возможно, была ему не только другом, но этого я точно не знаю, он никогда мне про это не говорил.
Алуэтт склонила голову к плечу, все так же внимательно слушая его. Словно хотела запомнить каждое слово.
– А ты его когда-нибудь спрашивал?
Марцелл фыркнул:
– Пробовал. Но стоит упомянуть ее имя, дед сразу замыкается. Ему тяжело об этом говорить. Он многих потерял в жизни. Моего отца – своего сына. Мою мать. А теперь вот и ее.
– Как видно, у тебя тоже было много потерь. Сочувствую.
Марцелл сглотнул.
– Спасибо.
– А как она умерла? Подруга твоего деда?
Марцелл уставился на свои ладони, с силой сжал их. Ему хотелось наконец поговорить с кем-то о командоре Вернэ – и обо всем случившемся, – но он почему-то чувствовал себя виноватым. Как будто обманывал доверие деда.
– Патриарх отправил ее на опасное задание, которого мой дед с самого начала не одобрял. Обратно она не вернулась.
Марцелл поежился, сознавая, сколь многого недоговаривает. Командора Вернэ схватили и расстреляли вместе со всем ее отрядом за покушение на королеву Альбиона.
– Постой, а кто твой дед?
Марцелл посмотрел на девушку. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы распознать в ее темных глазах тревогу.
Она не знала, кто он такой.
Марцелл привык, что его все узнают. И первое сословие. И второе. И даже третье. Иногда ему чудилось, что вся Латерра напряженно за ним наблюдает, ждет, что выйдет из д’Бонфакона-младшего. Станет ли он, подобно прославленному деду, великим вождем? Или изменником, как отец?
Но эта девушка… каким-то чудом она не знала, кто перед ней.
И тем заинтриговала его больше прежнего.
Марцелл вдруг понял, почему она здесь, с ним. Почему согласилась с ним поехать. Почему его не боялась. Если Алуэтт узнает о его родстве с человеком, который извел всех дезертиров на Латерре, то он ее, конечно, больше не увидит.
– Ну… э-э-э, – пробормотал Марцелл, отчаянно старясь прогнать страх с ее лица. – Мой дед… в общем, он самый обычный человек… ничего особенного.
Она прищурилась, словно решая, верить ему или не верить. Марцелл поспешно вернул разговор к тому, с чего он начался:
– Словом, с ним иногда бывает трудновато жить. Но он меня вырастил. – Марцелл помолчал. – Вообще-то, не совсем так. То есть официально дед был моим опекуном, но он вечно очень занят. Меня растила гувернантка. – Он перешел почти на шепот. – Ее звали Мабель.
– Мабель, – повторила Алуэтт. – Это о ней говорилось в том письме на рубахе?
Руки Марцелла непроизвольно сжались в кулаки при воспоминании о встрече с Мабель на
