Господи, что же она натворила! Ни в коем случае нельзя было удирать из Обители и отправляться с Марцеллом в лес Вердю.
Она ведь знала, что рискует.
Но такой расплаты не ждала.
Только не это!
Алуэтт потерла заплывшие глаза и посмотрела на маленькие часы, стоявшие у кровати. Отец сказал, что сегодня они уходят, но все утро не показывался.
– Рейхенштат, – вслух прошептала она.
Слово было чужим и незнакомым, как сама планета.
Бессильная ярость прошлой ночи снова обрушилась на нее. Только-только она стала сестрой, настоящей полноправной сестрой, и вдруг выясняется, что они должны бежать. Алуэтт тронула четки на шее и вспомнила годы усердных трудов: учеба, уборка, Уроки Спокойствия. Значит, все зря?
А где-то глубоко в груди притаилась еще и иная боль.
«Это все из-за того мальчишки, да?»
Она снова услышала слова отца, и щеки вдруг вспыхнули. А ведь папа прав, по крайней мере, отчасти.
Алуэтт крепко зажмурилась. Она и теперь ощущала прикосновение его ладони – на Зыбуне Марцелл взял ее за руку. Пальцы настойчиво просили новой встречи.
«Давай завтра? Ты не откажешься где-нибудь со мной встретиться? Пожалуйста. Где угодно, на твой выбор».
Из горла невольно вырвался смешок, больше похожий на рыдание. Даже не будь Марцелл генеральским внуком и, стало быть, угрозой для всей Обители, она все равно не смогла бы с ним встретиться. Скоро она окажется на борту вояжера, улетающего на чужую планету, в совершенно иной мир. Латерра станет крошечной точкой, далеким огоньком в огромном небе. И она ее, наверное, никогда больше не увидит.
Потом Алуэтт стало совестно: нельзя думать только о себе. А что будет с сестрами? Вдруг она и вправду навлекла опасность на Обитель и ее драгоценную библиотеку? Нельзя же оставить сестер расхлебывать кашу, которую она по собственной глупости заварила?
При этой последней мысли девушке стало так горько, что она перекатилась на живот и жалобно завыла в подушку.
– Алуэтт?
Услышав свое имя, она подняла голову. В дверях стояла сестра Мьюриэль. Ее аккуратные кудряшки сияли белизной, а морщины на лице казались глубже прежнего: ее явно что-то встревожило. Бусины четок медленно пощелкивали в старческих пальцах.
– Как ты себя чувствуешь, Маленький Жаворонок?
Алуэтт заставила себя сесть, потерла лицо.
– Хорошо, – заверила она, но голос у нее сорвался.
– Ничего не болит?
Алуэтт помотала головой. Она боялась, что голос ее подведет. Мьюриэль всегда была такой доброй, милой и заботливой. При мысли о том, что придется навсегда расстаться с нею и с другими сестрами на глаза навернулись слезы.
– А мы гадали, куда вы оба запропастились.
Алуэтт наморщила лоб:
– Оба?
Мьюриэль шагнула через порог.
– Ну да, вчера за ужином твой отец объяснил, что тебе нездоровится. А когда утром не оказалось завтрака, мы решили, что и он тоже заболел. – Мьюриэль принялась быстрее перебирать бусины. – А потом мы увидели, что его комната открыта и в ней никого нет. Где мы его только ни искали: и в библиотеке, и даже в прачечной. Но Гуго нигде не видно.
– Отец не приготовил завтрак? – выпалила Алуэтт, почувствовав, что случилось нечто действительно страшное. Гуго Торо никогда не оставил бы сестер голодными, как бы плохо себя ни чувствовал. – А куда же он подевался?
Мьюриэль покачала головой:
– Понятия не имею. Мы надеялись, что ты знаешь.
Будто чья-то холодная железная рука стиснула внутренности Алуэтт. Сжала с такой силой, что ее выбросило из постели. Едва вскочив на ноги, она пустилась бегом. Обогнула Мьюриэль и скрылась за дверью.
– Жаворонок, ты куда?
Но встревоженный крик Мьюриэль отозвался сзади лишь слабым эхом: Алуэтт уже во весь опор неслась по коридору.
В комнате отца все было так, как и сказала Мьюриэль: дверь открыта, а внутри никого. С бешено колотящимся сердцем девушка еще шире распахнула дверь и зажгла свет.
Постель Гуго Торо была тщательно застелена, простыни и одеяло расправлены. Его комната всегда была скудно обставлена, но сейчас почему-то выглядела какой-то совсем уж нежилой. Алуэтт почудилось, что сам воздух в ней стал промозглым.
Холод пустоты.
Беспокойно обежав комнату взглядом, она бросилась к шкафу, отдернула занавеску.
И ахнула:
– Вот тебе и раз!
Полки опустели. Исчезло абсолютно все: рубашки и штаны, фартуки, белье и обувь.
Ну и как это понимать?
Где папины вещи? Может, он уже собрался в путь на Рейхенштат? Но где тогда он сам? Почему не заглянул утром к дочери, не проверил, собирается ли и она?
И тут Алуэтт заметила, что полки все-таки опустели не полностью. На самой верхней она увидела старый отцовский чемодан. В сердце вспыхнула надежда. Схватив стул, Алуэтт вскочила на него и достала чемодан, который, увы, оказался очень легким.
Алуэтт перенесла его на кровать, щелкнула замком и откинула крышку.
Там не было ни отцовской одежды, ни старинного подсвечника.
Внутри остались только две вещи.
На дне чемодана лежала Катрина, старая кукла Алуэтт, а рядом мерцала в тусклом свете титановая шкатулка – та, что почти наверняка принадлежала ее матери. Вот и все, что оставил ей отец.
– Жаворонок? Ну что там? – Это снова звала ее Мьюриэль, но Алуэтт даже не оглянулась. Она не отрывала взгляда от резьбы шкатулки и мягкой желтой ткани кукольного платья. Всего две вещи в этом мире, по-настоящему принадлежавшие ей.
И тогда на нее обрушилось понимание: отец и впрямь ушел.
Глава 53
Марцелл
«Результатов не найдено», – объявил телеком.
Марцелл со вздохом отключил экран и принялся разглядывать переполненную людьми студию в Ледоме, откуда дед только что закончил обращение к третьему сословию.
Марцелл двадцать минут искал в Коммюнике хоть какие-то сведения об Алуэтт Легран. Но девушка так и осталась призраком. Результаты обнаружились только по Жану Леграну, и они подтверждали то, что дед утром сказал инспектору Лимьеру.
«Бежал с Бастилии в 478 году о. п. д. Скончался в 480 году о. п. д. Родственников не имеет».
Вот только на самом деле Жан Легран не скончался. Марцелл вчера сам видел его на Зыбуне, так что Лимьеру не почудилось. Правда, на снимке в Коммюнике этот человек выглядел значительно моложе, однако узнать его не составило труда.
Но почему же нет никаких упоминаний о дочери?
Разглядывая сутолоку в студии, Марцелл увидел деда в окружении почитателей, выстроившихся в очередь, чтобы поздравить генерала д’Бонфакона со столь убедительной и действенной речью.
Марцелла передернуло. Неужели только ему кажется, что подобные угрозы не только не сработают, но лишь усугубят ситуацию? Казнь Надетты взбаламутила третье сословие – Марцелл прекрасно видел, что вчера творилось на Зыбуне. Она настолько разъярила нищих и голодных людей, что они – подумать только! – атаковали дроидов. Тут не угрожать надо, а бросить им спасательный круг, протянуть руку помощи. Показать, что Министерство и патриарх на их стороне.
Однако, похоже, так
