– Можно. Но у меня нет. Лето было сырое, не вызрел моренник. Старые запасы я поизвела, а на ярмарке торкнулась – цены на травы против прошлогодних втрое, а то и вчетверо! Война. Ну все, идите, стихает он. Теперь до вечера не проснется. Да еды захватите побольше! Мне такого мужика не прокормить.
– Карл.
– Чего?
– Я вот думаю…
– Ну?
– Надо лошадь свести.
– Ты… ты чего, совсем?! Он же запорет!
– Тише, Карл, не ори! Ты зачем парня спасал, если ему отсюда и выехать будет не на чем? У нас ведь глухомань, а он после яда. И Улья права, бежать нам пора. Вдумайся сам, у них сейчас за поместье баталия начнется, нам лучше… в сторонке.
– Постой, не торопись! Давай передохнем. Я ведь тоже думал, не хотел тебя одного бросать. Ты свои цветочки-кустики неужто бросишь?
– Голова дороже! Но я еще, может, и вернусь.
– Тогда пошли, пока не рассвело, чтобы никто не увидел.
– Карл! Тележку-то того, может, бросим? Если лошадь решили…
– Ну, бросай! Нет, не в овраг! Вон под кустом листьями присыпь. Хорошая тележка, авось придется назад возвращаться!
– Вернулись! Ну и правильно! А что лошадь привели, вдвое молодцы! Только чем вы ее кормить собираетесь? У меня сена нету. А, ему… Ну, тогда ладно. Пару дней и в лесу попасется, ничего ей не станет. Пусти вон туда. Да сними ты с нее веревки свои, никуда не денется. Охраннику скажу, последит. А ты откуда знаешь? А! Да, это так… Что бы я за травница была, своего лешонка не иметь!
Улья беспрерывно болтала, видать, наскучило ей одной. А между разговором сноровисто бегала из кухни к столу, поднося оттуда миски с кашей и кружки с горячим взваром. И масло, и молоко в кувшинчике, и мед в долбленке. И свежие оладьи. А в кухню таскала мешочки и корзинки с продуктами, подчистую выскобленными друзьями из господского буфета и погреба. Жаль лишь, не так уж густо там и было. Хозяин денег на продукты не тратил, да и с управляющего имением предпочитал брать наличными. Только тот не особо давал, требовал указ о наследстве предъявить.
– Уф! Все, садитесь, позавтракаем чем боги послали. Что? Где куры? В мешке? Что, живые? Не задохнутся? Ладно, что-нибудь придумаю. Куры – это хорошо! Ему вечером супчик в самый раз. Да вы ешьте, не стесняйтесь! Вон масло в кашу-то клади! А потом вот тут на лавках и устраивайтесь. Небось всю ночь не спали. За ним? Да что ему теперь сделается, яд свернулся, молодцы, что сразу привезли. Чем дольше не давать противоядие, тем труднее лечить.
Болаф проснулся от дружного храпа и, еще не открывая глаз, подивился, с чего это они так храпеть-то начали? Простыли, что ли? Раньше-то тихо спали, ну разве что Камил когда всхрапнет.
Открыл глаза, удивленно осмотрелся, не понимая, где находится. Спустил с лавки ноги, сел, ощущая нехорошую слабость и тошноту. Еще побаливает и кружится голова. Он что, заболел, что ли? Болаф задумался, пытаясь вспомнить, отчего так плохо себя чувствует. Всплыл в памяти невидимый собеседник, прячущийся в полутьме коляски, круглолицый повар, предложивший взвар…
Так, стало быть, они его украли! Потом усыпили и привезли сюда… Следовательно, эти люди, спящие на соседних лавках, – его охранники. Тогда нужно потихоньку уходить и искать Зака. Или Зак найдет его, он все умеет.
Болаф встал и потихоньку направился к низковатой для него двери. Осторожно распахнул створку и оказался в темных сенях. Вытянув вперед руки, чтоб не наткнуться на что-нибудь, северянин потихоньку продвигался к выходу. Вот косяк, вот щеколда, вот ручка…
И тут кто-то крепко вцепился ему в колено. То ли когтями, то ли зубами – от неожиданности беглец громко ойкнул и замотал ногой, пытаясь сбросить с нее хищную тварь. Тотчас затопали сзади чьи-то ноги, Болаф с силой рванулся вперед… и вместе с неизвестным зверем и выбитой дверью покатился по крыльцу. Но не растерялся, вскочил и побежал. Со всех сил, какие проснулись от ощущения погони.
Зверь то ли сам оторвался, то ли великан его пришиб, только куда-то пропал. Уже пробежав с пару сотен локтей, Болаф вдруг понял, что на нем ни сапог, ни куртки, а на улице осень, и ночами уже чувствительно подмораживает. Но возвращаться было поздно, да и не особо запомнил он, петляя в темноте по кустам, откуда бежал.
Только теперь, успокоившись и оглядевшись, северянин понял, что ночь еще не наступила. Догорали последние блики заката, лишь слабо светилась вдали за холмами багровая полоска. Беглец поежился, подумал, развернулся к ней спиной и пошагал дальше, решив, что если станет очень уж холодно, то придется наломать еловых веток и устроить из них берлогу. Не лучший, конечно, способ, но другие ему недоступны. В карманах не нашлось ни ножа, ни огнива.
Небо почти окончательно потемнело, вспыхнули неяркие северные звезды, когда Болаф заметил впереди избушку, приветливо манящую печным дымком и теплыми квадратиками окон. И мужика возле нее, привязывающего около дровяника лошадь, и стоящую на крыльце старуху.
Повезло.
Северянин подошел поближе, стараясь держаться в неяркой полосе света, падающего из окна, чтобы не напугать мирных крестьян.
– Мир вам, люди добрые, – сказал как можно приветливее, стараясь не стучать зубами от пробирающего до костей морозца.
– И тебе того же. Не стой на холоде, проходи в дом, – немедленно откликнулась хозяйка.
Северянину очень хотелось заскочить в теплое нутро избы тремя прыжками, но он сдержался, прошел неторопливо, тщательно вытер у порога поцарапанные ноги.
– Проходи, садись. Вот сюда, поближе к печи. Вот тебе бадейка, ставь ноги-то. А вот кувшин с горячей водой, поливай понемногу. Сейчас мои старички придут, и будем ужинать.
Старушка принесла ему тряпку и растоптанные обрезки, и Болаф втиснул в них согретые и отмытые ноги.
Тем временем в дом вошел немолодой мужик и принес охапку дров. Помог старушке отодвинуть от окна стол, и они стали накрывать его к ужину. В сенях кто-то завозился, и еще один старик внес в дом бадейку с водой. Пронес в кухню, потом забрал воду, в которой Болаф мыл ноги, и понес выливать. Великану было немного не по себе, что он причинил столько лишних хлопот этим добрым старикам.
– Иди ужинать, – позвала его старуха, и Болаф, переборов смущение, присел к столу.
Большая миска горячего куриного супа с широкой домашней лапшой и кружочками овощей показалась изголодавшемуся северянину самой вкусной едой на свете. Да еще с горячей лепешкой! Потом старуха ловко подлила ему добавки, а следом пододвинула миску с кашей, заправленной соусом из жареных грибов, миску с оладьями и маслом и налила горячего взвара.
Болаф с удовольствием смел кашу, потом оладьи, макая их в масло и запивая взваром. Почувствовал, как от горячей, сытной еды по телу пошло тепло, дрожью выгоняя из костей осеннюю стужу. Он допил последний глоток взвара, пахнувший детством, и вспомнил то ядовитое пойло. Дернул плечами, нахмурился, вновь переживая
