– А я стесняюсь. Ты так смотришь, что мне хочется влезть на табуретку и прочитать стишок.
– Тебя надо снимать!
– С табуретки? С должности?
– В кино!
Она притащила из кухни фольгу для запекания, которую сама и купила на прошлой неделе, и рассеяла по комнате солнечный луч, лежащий на подоконнике. Для съемок ей нужен был хоть какой-нибудь свет.
– Настанет день, – бормотала Эгле, – и я притащу тебя в студию в Вижне, и ты не отвертишься. Я устрою профессиональную фотосессию… Теперь представь, что у тебя на боку висит меч.
Он положил руку на воображаемый эфес. Эгле забралась на стул и сняла его сверху, спустилась, подступила вплотную, отошла, уперевшись лопатками в стену:
– Посмотри на меня! А теперь сюда! А теперь не смейся, сделай каменное лицо… Я сказала – каменное! Тебе только что донесли, что битва проиграна!
– Какая битва?!
– Решающая! Ты поставил на карту все, но твое войско разбито врагом, остатки разбежались…
– Это почему еще?
– Потому что союзники предали тебя! Ага! Во-от! Вот это взгляд, теперь верю! А сейчас стань у окна и смотри вдаль, на огромное вражеское войско, которое уже подходит к стенам крепости…
– Ну крепость-то ты мне позволишь отстоять?! – Он посмотрел с тревогой.
– Вряд ли, – злорадно сказала Эгле, продолжая щелкать. – У тебя жалкий гарнизон, а у врага – много тысяч латников с катапультами!
– Зато у меня лучники с бронебойными стрелами, – сказал Мартин хищно, – горящее масло, раскаленное олово, требушеты и неслыханный боевой дух.
Эгле подключила вспышку и сверкала теперь, как молния, не останавливаясь ни на секунду:
– Что станет с боевым духом, когда у защитников закончится еда?
– Никто не сдастся! Я выйду на стены в первых рядах! – Кружевной воротник лежал на его плечах самым естественным образом, а темно-синий бархат с золотым шитьем гармонировал с цветом волос и сверкающих глаз. Эгле не прекращала съемку:
– Правильно! Иди! Победа или смерть! Ты рыцарь, Мартин, а не…
Она хотела сказать «а не инквизитор», но прикусила язык. Есть границы, которые пересекать не следует.
* * *В воскресенье, во второй половине дня, его начинали теребить и дергать. То есть дергать его пытались и раньше, начиная с вечера пятницы, но Мартин решительно переносил все вопросы на понедельник или отключал телефон.
В воскресенье работа шла за ним по пятам, как изголодавшийся зверь. Телефон звонил каждые полчаса.
– Понимаешь, – говорил Мартин виновато, – раньше я в эти дни брал дежурства, ходил в патрули, всех консультировал по первому требованию. Они привыкли, что у меня нет выходных.
– Пусть отвыкают.
– Я говорю то же самое. Но у меня нет такого таланта, как у отца, который одним взглядом всех доводит до истерики.
Они сидели на холодной и почти пустой набережной. Солнце опускалось в море, это был безыскусный честный закат с парой крохотных облаков на чистом небе, с белой полоской от пролетевшего самолета, с медным, как сковородка, огромным диском, едва коснувшимся горизонта.
– Представь, вот так и замрет, – сказала Эгле. – И не будет опускаться, зависнет. Люди забегают, запаникуют…
– А мы будем сидеть и смотреть. – Мартин обнял ее, она зарылась носом в его мягкий шарф.
В сотне метров, на пляже, профессиональный фотограф со штативом и камерой снимал на фоне солнца девушку в купальнике, та прыгала, ходила колесом, замирала в балетных позах и, кажется, совсем не чувствовала холода.
Эгле засмотрелась на нее, а потом, скосив глаза на Мартина, вдруг поняла, что он сейчас не здесь. Не с ней. В другом месте. Эгле стало обидно.
– О чем ты думаешь?
Он спохватился:
– Извини. Замечтался.
– Нет, ну серьезно, что тебя так увлекает?
– Проклятый новый кодекс, – сказал он отрывисто. – Но мы об этом говорить не будем, и так уже мало осталось времени… Поехали ужинать?
Они много чего успели за эти два дня. Жарили рыбу на мангале под навесом, на почти пустом зимнем пляже. Смотрели кино, валяясь в постели, Эгле пересказывала ему биографии всех актеров и хвалилась личными знакомствами, а он удивлялся, как ребенок. Катались на машине по окрестным горам и ели мороженое под огромными соснами. Выходили в море на моторной яхте и загорали на разогретой солнцем палубе, пока капитан, он же кок, он же официант, накрывал в каюте ужин. Грелись у камина в прибрежном ресторанчике. И каждую минуту помнили, что самолет уже заправлен, что он выруливает на взлетную полосу – тот самолет, который унесет ее обратно в Вижну.
* * *– Сегодня суббота? – Эгле зевнула, не открывая глаз.
– Понедельник. – Он обнял ее под одеялом.
– Суббота, – повторила она упрямо. – Я хочу субботу. Я не хочу никуда улетать.
– Оставайся.
– Когда-нибудь всех пошлю и останусь. – Она потерлась лицом о его подбородок. – А который час?
– Полвосьмого.
– Сколько?!
Она вскочила и рысью убежала в ванную. Мартин поднялся тоже; конец каникул – вот что он чувствовал. Конец прекрасных каникул длиной в два дня и две ночи. Потом у Эгле начнется съемочный период и она вообще не сможет к нему прилетать.
– Ты меня отвезешь? – Она вышла из ванной, на ходу расчесывая влажные волосы – сиреневые у корней и жемчужные на кончиках.
– Нет, я брошу тебя ловить попутку.
Эгле улыбнулась, стоя перед зеркалом. Собрала волосы на затылке, защелкнула янтарную заколку:
– А тогда позавтракаем в аэропорту? Если успеем?
Мартин кивнул, хотя знал, что они не успеют. Нечего было дрыхнуть.
Они стояли, обнявшись, в очереди на предполетный контроль. Потом он нехотя отпустил ее, Эгле ускользнула через рамку и с той стороны помахала ему рукой. Всякий раз, провожая ее глазами, он чувствовал себя так, будто ему без наркоза отнимают руку.
Через несколько минут она перезвонила:
– Я уже в самолете. А ты где?
– Сижу в кафе, вижу взлетную полосу, помашу тебе.
– Март, я закончу этот проект и перееду в Одницу, – сказала она очень серьезно. – Обещаю.
* * *Во Дворце Инквизиции его ждала работа, которую нельзя было больше откладывать. Мартин всерьез воспринял слова отца: «Доказывай. Я буду рад, если ты прав». Мартин мечтал о дне, когда отец скажет: «Ты прав, у тебя получилось». Беда была в том, что, пытаясь сконструировать убежище для ведьм, он раз за разом обнаруживал себя за строительством тюрьмы.
Мартин перекраивал планы и переписывал нормы кодекса. Он подгонял ремонтников, инструктировал охранников, подбирал сотрудников в будущий изолятор, тем временем на стол во Дворце Инквизиции горой валились отчеты, статистические сводки, взаимные жалобы, которые его коллеги с удовольствием подавали друг на друга, наверное, затем, чтобы развлечь верховного инквизитора, которому иначе нечего было бы делать.
Он сидел в ненавистном парадном кабинете, делая ненавистную и ненужную работу, чтобы взяться за тяжелую, но хотя бы необходимую, когда перезвонил референт с горячей новостью: патруль взял ведьму с фальшивым регистрационным удостоверением. Мартин поначалу не поверил.
Свидетельство почти не отличалось от настоящего, сканер реагировал зеленым огоньком. «Обновлять» его ведьма могла сама и на этом погорела: патрульный
