– Нет, брат Мартин. Таково мое истинное желание.
– Тогда простите меня, отец приор, но я бы хотел остаться здесь.
С трудом Генриху удалось сдержаться.
– Как угодно, брат Мартин. Но знай: с этого момента я более не считаю тебя своим учеником и подопечным.
Да, все это стало для Крамера горьким разочарованием. В гневе он тем же вечером собрал вещи и утром, после Часа хваления[138], в одиночестве отправился в путь.
Как бы тяжело ему ни было, он должен был изгнать юного монаха из сердца своего. А что до его сестры Сюзанны, Генрих предупредил ее еще тогда, во дворе церкви. Пусть на это и уйдет какое-то время – а времени у Генриха было более чем достаточно! – он сумеет убедить Сюзанну. Девушка слишком любила мать, чтобы признать обрушившийся на ее семью позор. Сразу же после возвращения в Селесту Крамер придет к Сюзанне домой и в присутствии ее отца убедит ее принять постриг в монастыре Сюло.
Глава 40
Страсбург, середина сентября 1485 года
Мы поженились на Предтечи, и хотя с тех пор прошло всего три месяца, мне казалось, что я прожила годы в этом огромном мрачном городе.
Саму свадьбу я почти не помню, все воспоминания о тех часах развеялись, точно дурной сон. Слишком больно мне было в последний раз сидеть в кругу семьи перед тем, как отправиться в дом страсбургского купца.
Весь вечер я, оцепенев, провела рядом с этим слишком старым для меня мужчиной за длинным столом, пока музыканты и певцы развлекали гостей. Впоследствии я даже не смогла бы перечислить, что гости ели и пили на свадьбе, какие блюда им подавали. Незнакомые люди, чьих имен я не могла запомнить, с любопытством пытались поговорить со мной. Папа, сияя от гордости, сидел напротив меня, рядом с ним – Грегор и Мария, повенчавшиеся в воскресенье после Троицы. Несколько недель спустя я попыталась вспомнить, был ли на свадьбе Мартин. Само собой разумеется, он там был, но, видимо, сидел за столом молча, как и я. На следующее утро после церковного венчания семья попрощалась со мной, и папа пообещал проведать меня до наступления зимы. Все это, казалось, было так давно и будто во сне. Только потом я задумалась, почему на свадьбе этого богатого и уважаемого купца было так мало гостей – даже его сын Дитрих не приехал из Генуи.
А вот свадебную ночь я запомнила навсегда, ведь я боялась возлечь с моим супругом, как дьявол боится святой воды. Когда ушли последние гости, Зайденштикер взял меня за руку и повел на второй этаж.
– Пора в постель, – провозгласил он.
Мне показалось, что он столь же напряжен, как и я. Я впервые вошла в нашу спальню, комнату в три раза большую, чем у моих родителей. В ней стоял большой умывальник на вычурно изогнутых ножках, два резных сундука и кровать с балдахином и красными шелковыми завесами, в которой могли бы разместиться три взрослых человека.
– Я привык спать на левой стороне кровати, если ты не возражаешь.
С этими словами он начал раздеваться в свете коптилки, снимая одну деталь наряда за другой, все тщательно складывая и пряча в открытый сундук, пока не предстал передо мной обнаженным.
Тем временем я соляным столпом застыла у боковой стойки кровати, глядя то на пол, то на красно-синее стеганое одеяло, но ничего не могла с собой поделать – мой взгляд снова и снова возвращался к его телу. Симон был высоким, худым и жилистым, кожа на бедрах и животе немного морщинилась, бледный уд был вял.
Конечно, я не раз в жизни видела голых мужчин – в купальне, где короткая набедренная повязка мало что скрывала; жарким летом на берегу Иля, когда слуги и подмастерья по окончанию работы бежали купаться нагишом в прохладной воде, невзирая на запрет городских властей; несколько раз в детстве, когда я после ночных кошмаров украдкой пробиралась в кровать своих родителей и папа оказывался голым; я видела голыми даже своих братьев, когда была еще маленькой. Но еще никогда нагота, так сказать, не была адресована мне, не была знаком того, что мужчина приблизится ко мне, чтобы возлечь со мной.
Я села на край кровати.
– Что с тобой, Сюзанна? Ты не хочешь раздеться? – тихо, с той же холодной вежливостью, что и при первой встрече, спросил Зайденштикер.
– Не могли бы вы… не мог бы ты погасить свет?
– Да, конечно, само собой.
Он повернулся ко мне спиной и открыл второй сундук. Его зад тоже выглядел по-стариковски.
– Сюда ты можешь сложить одежду. Осторожно, не споткнись в темноте.
И в комнате стало темно. Я выскользнула из туфель, стянула с головы отделанный серебром геннин[139] с вуалью и начала раздеваться. Руки так дрожали, что расстегнуть все пуговицы, крючки и петли подвенечного платья оказалось нелегко. В комнате было жарко и душно, и мне отчаянно захотелось, чтобы теперь была зима и у меня был повод надеть сорочку.
Я осторожно, ощупью пробралась обратно к кровати и юркнула под одеяло. Зайденштикер дышал так спокойно и размеренно, что мне почудилось, будто он уснул, и я уже готова была вздохнуть с облегчением, когда услышала, как он прошептал:
– Добро пожаловать в мой дом, Сюзанна. Я рад, что ты будешь рядом со мной, и надеюсь, что в нашем браке будет царить мир.
Я кивнула, хотя в темноте он не мог меня увидеть. А потом я стала ждать. Время от времени он ворочался, но больше ничего не происходило. И наконец, затаив дыхание, я почувствовала, как его рука, легкая, будто птица, коснулась моей щеки, шеи, груди. Ощущение не было неприятным, но мне было страшно, и я оцепенела, лежала неподвижно, будто ствол поваленного дерева.
Но затем его рука отдернулась, Симон вздохнул и поцеловал меня в лоб.
– Сегодня был долгий день. Спокойной ночи, Сюзанна.
Так продолжалось и дальше. Я словно обрела спасение! У Зайденштикера вошло в привычку целовать меня в лоб на ночь и желать мне спокойного сна, а потом переворачиваться на другой бок на своей стороне кровати. О том, что наш брак таким образом не был консумирован[140], я не задумывалась. Для меня Симон оставался незнакомцем, у которого я жила в гостях. Мне даже нелегко было называть его по имени.
По сути, в этом огромном доме мы жили вдвоем, поскольку служанка, кухарка и оба слуги ночевали на другой стороне просторного мощеного двора во флигеле рядом с конюшней и каретным сараем. Пройти в эти помещения можно было либо с улицы, миновав ворота, достаточно широкие для того, чтобы туда могла проехать телега, либо из дома – в коридоре под лестницей находилась арочная
