— Да, ты права, пожалуй, — согласился Авалак’х, и направился в сторону Ге’эльса, на ходу возвещая: — Ge’aels, Caemme a me! Cad cradelle…
Я боялась оглядываться по сторонам, боялась ловить взгляды или шепоты, окружавшие отовсюду. Сотни остроухих засранцев, собравшихся на площади из-за совершенно другого человека, так или иначе останавливали на мне свой взгляд, будто бы каждый из них точно знал, кто я такая и как причастна к гибели\спасению (нужное подчеркнуть в зависимости от ситуации) их захудалого мирка. Их раскосые глаза-сканеры пытались уловить каждую мелочь образа вашей покорной слуги и понять, что же я за диковинное животное, которое принесло своей жизнью столько надежды и горя. Меня будто вернуло во дворец Одина, в день, когда Локи предстал на суд перед Отцом. Тогда я тоже была всего лишь декорацией, бесплатным дополнением к основному герою, от действий которого зависело слишком много деталей, но которую зачем-то внимательно разглядывали все: Всеотец, Фригга, Тор, которых я тогда знала лишь по рассказам трикстера, Асгардская стража и просто неизбежные свидетели, оставшиеся в зале по стечению случайностей и обстоятельств. Кругом те же дорогие одежды, украшенные золотом и серебром, прибранные волосы, длинные платья и изящные, искусно созданные доспехи.
И чувство обреченности, которое я чувствую внутри, осталось точно такое же, как и тогда. От напряжения я чихнула.
— Мы примерно знаем место, где находится та самая Точка Перехода, — Авалак’х вернулся, вполне спокойный и сразу начал инструктаж, собрав вокруг себя будущих камикадзе. — Йеннифер, мы с тобой проложим портал. Я буду направлять, а ты добавь энергии огня в момент раскрытия. Попробуем подобраться к ней как можно ближе.
— Хорошо, но я приобщу немного элементов электричества, — с видом деловой колбасы сообщила Йеннифер. — Статика сменит давление и чуть-чуть повысит температуру воздуха.
— Да, не замерзнуть сразу — это не плохая идея, — согласился ведун. Я удивленно посмотрела на чародеев. Обсуждают грядущее дело так, будто бы происходящее– самое рядовое задание в их жизни, и они каждый день занимаются такой фигней, как спасение миров. — Ведьмак, приготовь меч. Нас может поджидать…
— И кого он будет разрубать? Воздух? — капризно фыркнула Цири.
— Ласточка моя, там могут быть паразиты, монстры, живущие исключительно энергией перехода, — пояснил ласково ведун, ломая мозг мне и доброй половине собравшихся зрителей. Впрочем, теперь-то ему зачем скрывать своё обожание боготворимой княжны? — Или чудовища, живущие исключительно в пучине холода.
— Белые медведи, например, — добавила я, важно кивая. — А еще геологи-полярники. Если у них нет спирта «сугреву для», а трубы горят, то я бы предпочла встретить чудовище.
— Они так опасны? — удивленно спросил Креван. — Не встречал их ни в одном «Бестиарии».
— После встречи с полярниками в естественных условиях обычно не выживают, и пополнить вашу «википедию», соответственно, некому. Поэтому полярники живут группами на станциях, в изоляции от остальных живых существ, и питаются дарами железной птицы-вертолета, — улыбнулась я мерзко. Ведун сразу же понял, что я над ним издеваюсь, и нахмурился, отворачиваясь.
— Нам нужно время, чтобы создать портал, — пояснил он ведьмаку. — Минуты три, не больше, — мое сердце, знавшее, что рано или поздно приготовления кончатся, окончательно оторвалось и упало куда-то на дно живота.
Слова Кревана угодили резким ударом в спину, болезненным, будто бы кто-то проворачивал лезвие с удовольствием садиста, желая нанести больший вред. Ведьмак кивнул ведуну, понимая, к чему он клонит, и, отодвинув невеселую Цири, грузно направился ко мне, стараясь спрятать лицо от собравшихся немых свидетелей рукой. Я сглотнула, тщась заглушить подступившие слезы, и сделать все, чтобы последние мои слова не стали для Белого Волка болезненной раной, которую он будет лелеять до конца короткой, и не очень счастливой теперь, жизни.
Ведьмак возвышался надо мной, будучи выше на голову и еще чуть-чуть десятков сантиметров. Огромный волк, прирученный и одомашненный, почти как собака, но всё же, в последний миг, проявивший своенравную и упрямую натуру. Его глаза, с нечеловеческими зрачками, грустно разглядывали мое лицо, запоминая каждый миллиметр, каждую родинку, впадинку и пору на коже, как будто Геральт стал художником и собрался рисовать реалистичный портрет по памяти. Шрам нервно дернулся, в уголочке глаз, на пересечении паутинки выветрелых морщинок, появилась маленькая, чистая капля. Он понимал, куда идет и зачем, но я ведала, увидев в глубине знакомых, усталых глаз, как старое, изношенное сердце бешено стучит, с треском распадаясь в пыль, и осыпаясь, а осколки, поднимаясь по кровотокам, выходят на поверхность слезами, полными извинений и скорби.
Изгой, слишком живой, слишком странный, слишком честный, продолжал, не смотря на ненависть целого человечества к его особе, делать что-то значимое, жертвуя собой. Непонятый, уже однажды почти разгромленный крестьянами, которых он защищал, принимающий проклятие людей, как благословение, отдавал всего себя на благо других. Это связывало нас, заставляло чувствовать себя не такими уж и жалкими каждый раз обращаясь друг к другу. Ведьмак легко привязался ко мне, дарил всё своё внимание, а я растрачивала его на всех вокруг, даже не догадываясь, что должна была беречь каждое мгновение, проведенное вместе, как святыню. Не знала, что именно его отберут у меня как плату за все.
Я не знала, что должна сказать, хоть и чувствовала необходимость проститься, а потому не могла выдавить из себя хоть звук. Слово «Прощай» слишком жесткое, безнадежное, самое жестокое в мире. Я ощущала, как предательски дрожат губы и колени; как между ребер чей-то кулак зажимает все органы; как дыхание перехватывает от обиды, отчаянья и злобы на весь проклятый мир, который требовал от меня отдать самое дорогое. Глубоко внутри все естество таяло, как горящий узел. После моей скоропостижной кончины Предназначение подняло ставки жертвенности и плата за правильные поступки возросла несоизмеримо с желанием следовать ему.
Я бросилась к другу на грудь, рыдая, задыхаясь от собственных эмоций, сжимавших горло тисками. Геральт обнял меня и уткнулся носом в шею, вдыхая запах кожи, пряча растерянное лицо в растрепанных каштановых волосах и отчаянно прижимая к себе в последний раз. В его объятиях чувствовалась сила. Спокойствие. Безопасность. Их совокупность, а я знала это абсолютно точно, больше испытать не получится. Все это — Геральт, такой, каким был, есть и будет. Самым страшным для ведьмака было то огромное количество любви, которое он хотел бы отдать.
— Не плачь обо мне, девочка, — прошептал друг едва слышно. — Ты же знаешь, души родных всегда находятся где-то недалеко. Я буду рядом, если твой мир рухнет и возродится, если тебя предадут снова, я все равно окажусь где-то поблизости. И даже если тебе будет одиноко, если тебе больше никто не окажется нужен и легче быть одной, я незримо сохраню тебя, уберегу ото всех и буду ждать возможности вернуться.
— Геральт… — выла
