Сначала она, подобно своему характеру, ненавязчиво упоминалась в одном предложении на три страницы текста, потом скромно поселилась в письмах на постойной основе, мелькая то тут, то там, а сейчас уже прочно укоренилась в каждом абзаце, незаметно для самого Локи, и явно не собиралась сдавать свои позиции в ближайшее время. Пуская скупую дружескую слезу, я мысленно мечтала выдрать ее лохмы, но, понимая, что это играет чувство собственности, знакомое каждой девушке, пыталась поддерживать в трикстере энтузиазм к зарождающимся отношениям.
О чем еще стоит упомянуть? Трисс вышла замуж. Внезапно, да. Я даже сама офигела от такого поворота, хотя жених подверг меня в шок даже больше, чем понимание, что Меригольд остановилась в выборе на одном человеке и это не Геральт. Знаете, кто это? Дийкстра, мать его! Сизигмунд пытался подстроить убийство короля Редании, Радовида Свирепого, и у него почти получилось (потому что желающих сделать «секир-лысая-башка» всегда было очень много, плюс целая очередь желающих захапать себе трон), но что-то пошло не так и бывший глава разведки бежал к нам, упрашивая дать ему политическое убежище от гнета тирана и садиста. Саския, как не странно, впустила толстяка не только в свою страну, но и за стол Совета, учитывая его таланты управлять шпионской сетью, и уже через полгода страдающий от любви ко всему прекрасному и магическому, Тайный Канцлер Аэдирна сделал предложение Первой Советнице по магии, создавая тем самым прочный политический и семейный союз.
Лютик и Присцилла, узнав, что какой-то дальний родственничек оставил барду таверну в Новиграде, попытался было стать бизнесменом, но тут тоже что-то не задалось, и даже еврейские таланты коммерсанта Золтана не смогли поправить его дела. Раздолбайство, желание балагурить и петь песни загнали поэта в ранг банкротов и оба — бард и его прекрасная возлюбленная, срочно отправились в мировое турне и не планировали в ближайшем времени повидать кого-то из друзей.
Люся и Регис, быстро переведя конфетно-букетный период в плоскость реальности, немного повстречались для приличья и разошлись своими дорогами. Асгардская наблюдательница вернулась домой, в Мидгард, а Регис — к Королеве Ночи в Вызиму. Старая любовь не умирает, она дает время на обдумывание своих чувств, как говаривал Лютик. Конец немного предсказуем, не так ли?
В общем, моя жизнь, как и мир, который я выбрала для себя, шли своим чередом, менялись и подстраивались друг под друга, давая вашей покорной слуге всего по чуть-чуть — и счастья, и радости, и горестей, и пищи для размышления. Я как будто нашла оптимальный для продуктивности режим: утром закидываюсь кофеином, вечером валерьянкой, иногда ем яблоки и каждый день удивляюсь тому, почему еще вчера сегодня было «завтра».
— Мама! Я хочу патоку! Можно мне патоку? Или соты с медом? Ну, мам! — из размышлений меня вывел голос Эми, дергающий меня за пояс, аккуратно, чтобы я не выронила младенца, но настойчиво и упрямо. Я удивленно оглянулась, ища глазами Йорвета и Феанора.
— А где.?
— Папа и братик ушли туда, — Эмилия опасливо указала в сторону оружейной стойки, — будут лук покупать. Можно? Смотри, какая она красивая! И сладенькая…– на последнем слове малышка мечтательно закрыла глаза, растягивая последние буквы. — Maere-e-e-e!
— Какая я тебе Маерэ? — нахмурила я брови.
— Ну, ма-а-а-ам! Я же тебя так люблю…– губы Эми задрожали, а глаза наполнились драматическими слезами, в искренности которых не усомнился даже Станиславский. Это правильный ребенок любит маму и папу. Честный любит сладости и себя. А умный любит маму и папу, чтобы получать сладости для себя-любимого, а главное — не расстраивает родителей излишней информацией.
— А попа не слипнется? — я поправила Лирду, перекладывая с одного плеча на другое. Она, конечно, дщерь моя маленькая и все такое, но весит уже как мешок картошки соответствующего объема. Разве что мешок картошки таскают без надлежащего энтузиазма.
— Папа сказал, что ты все врешь и она не слипается! — Эмилия нахмурилась, полу-отвернувшись, и пустила слезинку, трагично приложив пальчик к глазу, дрожа губами и поглядывая исподволь на мою реакцию. Естественно, я на провокацию не поддалась. Точнее, Йорвет, зная, что я маленько ебанутая, еще дома забрал у меня все деньги, чтобы я «не растратила их на всякую дурь», и потому у меня просто не было возможности порадовать ребенка. Тиран! Так издеваться над собственным ребенком!
— Luned! Weranna! — бодро позвал Йорвет, возвращаясь к нам. Сын семенил за ним, крепко сжимая маленький, добротный ясеневый лук, из которого, в лучшем случае, можно застрелить крысу или яблоко, но серьезность, мелькавшая в восторженных детских глазах, могла убедить кого угодно, что это грозное оружие и Феанора аэп Йорвета следует начинать срочно бояться всем бандитам в округе. — Que suecc’s?
— Я хочу патоку! — запрыгала малышка, протягивая к Йорвету руки и буквально требуя присесть на шею. — Athair, mo wette…
— И Лирду забери, у меня сейчас руки отвалятся, — капризно добавила я, недовольно ерзая онемевшим плечом с видом великомученицы. Вообще, мы приходили за луком для мелкого и нового зеркальца для вашей покорной слуги, потому что два бесенка, прыгающих на родительской кровати без разрешения, имеют нездоровую тенденцию отлетать на пружинах в сторону прикроватного столица и ломать вещи, а потом с кристально честными лицами утверждать, что так и было. Йорвет нежно потрепал Эмилию по волосам, почти с жадностью отобрал младенца, и, кротко мотнув головой в сторону лавки со всякими безделушками, отправился развивать диатез у своих отпрысков, слушая восторги по поводу своей персоны и уже почти возвел себя в ранг детского божества, оставляя меня на собственное попечение. Предоставленная сама себе, я проводила задумчивым взглядом своё безумное семейство, отмечая, что сын уже пытается подражать отцу в походке и умении держать спину, а Эми сияет, понимая, что ей, как всегда, стоило топнуть ножкой и заявить отцу, как она его обожает, чтобы он растаял и выполнил любой каприз. Даже завидно немного…
Народ почтительно расступался, узнавая меня — знаменитую Orfainne, женщину, которая когда-то каким-то образом примазалась к победе над общим остроухим врагом, перешептывался за спиной и здоровался. Я уже давно к этому привыкла — быть местной достопримечательностью, вроде памятника, который дежурно показывают туристам и с гордостью сообщают, кто это, чего полезного сделал для общества, чтобы дать прочувствовать важность личности и забыть на следующий день. Впрочем, ладно, Лютик мне обещал, что помимо функции декоративности и украшательства Вергена, меня впишут в какой-нибудь учебник по Новейшей (для местных) Истории, чтобы про меня совсем уж не забыли раньше времени.
День был рабочий, рынок был не особенно
