(5) Суета в меня — не внидет. злом меня да не искусит, чашу яда сам да вкусит
(6) ТВОЮ МАТЬ ПСЫ ТРАХАЛИ
========== Чертова пляска ==========
Надеюсь, эта тварь никогда не выползет из ада. Насланные ею кошмары надолго лишат сна. Неужели мне не уготовано другой участи, кроме как провести вечность в компании чудовищ? Как же я не хочу умирать… Как же я не хочу умирать, пока на мне проклятие.
Ольгерд великодушно подставил плечо и не оттолкнул, когда я повисла на шее всхлипывающей гирей. Жалкая. Измученная. В крови и соплях.
— Спасибо, Ольгерд, — тихо сказала я. — Что помог мне. Когда я забыла слова.
— Прибереги свои благодарности до усадьбы.
Ольгерд в своем репертуаре. Я слабо улыбнулась и тут же поморщилась от боли. Плечо горело, словно к нему приложили раскаленную кочергу.
— Что с плечом?
Он бросил беглый взгляд на спину.
— Небольшая царапина. Не о чем беспокоиться.
А болело так, будто руку оттяпали. Я извернулась, пытаясь рассмотреть рану.
— Зато я сейчас… сдохну… — выдавил Ламберт. — Голубки… херовы.
Ламберт! Я охнула, попыталась подняться на ноги, и чуть не поскользнулась на собственной пентаграмме.
Ведьмак выглядел так, будто уже одной ногой стоял на пороге Царствия Небесного — глубокий порез на верхней части бедра и рваная рана на боку. Я из рук вон плохо разбиралась в медицине и с трудом представляла, что делать с раненым. От такого кровавого зрелища и вовсе оцепенела. Как по мне, лечить уже поздно.
— Зелье… Раффара Белого… — простонал Ламберт.
Это название мне ни о чем не говорило: зелье явно из ведьмачьего арсенала. С его помощью обычные люди скорее сведут счеты с жизнью, чем вылечатся.
— Как его найти?
— Да что ж за… — Ламберт закашлялся, и брызги крови попали мне на щеку. — Белое!.. Купорос и киноварь…
Половинка склянок разбилась, но один флакончик с белой жидкостью все же пережил схватку. Знакомый ржавый запах купороса. Ламберт с трудом проглотил жидкость и застонал. Разве ведьмачьи эликсиры не притупляют боль? И без того пугающий цвет вен стал настолько ярко-зеленым, что мне подурнело. Дьявол, как же ему помочь?!
Нужно остановить кровотечение. Я оторвала от края рубашки кусок ткани — в каком-то романе героиня сделала точно так же — и наложила жгут чуть повыше раны. На этом мои познания в медицине закончились, и я беспомощно подняла взгляд на Ольгерда.
— Спирт есть? Рану обеззаразить, — подсказал Ольгерд. Тем временем он методично вытирал карабелу от вязкой крови демона.
В закромах ордена самогон найдется. А если мои вещи никто не трогал, то и не только самогон.
— Ольгерд! Женские кельи, вторая комната справа, под кроватью мешочек и бутылка.
Нужно снять одежду. Стянуть штаны не получится, придется резать. Когда Ламберт увидел ритуальный нож, задергался еще сильнее. Неужели он подумал, я ему вены резать буду и пентаграммы на стенах малевать? Страсть у меня такая, мужчин резать? Я не сдержала смешок. Он плохо сочетался с ножом в руках и явно не внушал Ламберту никакого доверия к моей персоне.
Я аккуратно попыталась разрезать хотя бы часть одежды, но получалось из рук вон плохо. То, что ведьмак метался, как раненый зверь, еще больше усложняло задачу.
Когда вернулся Ольгерд, с моего лба крупными каплями стекал пот. Он плеснул мне на рану, после чего хлебнул прямо из бутылки. Это он зря, самогон из лаборатории может уложить на лопатки даже каменного тролля.
Тканевый мешочек прогнил, и фисштех просыпался на пол. Интересно, как долго можно его хранить? Впрочем, хуже Ламберту уже не станет.
— Ламберт, медик я паршивый, так что нюхай. — Я поднесла порошок к ноздрям.
Тот вдохнул, обессиленно откинул голову и притих. Я распорола штаны по швам, стараясь не касаться ран. Кто бы мог подумать, что это так сложно, особенно при тусклом освещении. Слава Лебеде, что все не так плохо, как мне показалось на первый взгляд.
— Ты штаны прямо с ногами резать собралась? — ехидно поинтересовался Ольгерд.
Слава Лебеде, что я не лекарь. Самая неблагодарная работа на свете.
— Можешь лучше — милости прошу, — огрызнулась я.
— Бабское дело раны обрабатывать.
Дыхание Ламберта понемногу становилось размеренней. Работает, можно дезинфицировать. Я щедро облила раны самогоном. От одного запаха опьянеть можно. Соблазн хлебнуть из бутылки был велик, но после этой дряни на ноги уже не встану.
— Может, зелье на раны вылить? — предложила я.
— На голову себе вылей, — пробормотал Ламберт, стремительно проваливаясь в забытье. — Мне уже хорошо.
Еще бы ему стало плохо после отменного офирского фисштеха. Я в изнеможении опустилась на холодный каменный пол. Когда-нибудь весь этот ужас закончится. Omnia transeunt et id transibit quoque (Все проходит, и это пройдёт).
— Можно я тоже немного полежу?
— Нельзя, — отрезал Ольгерд. — Нам некогда. Одному дьяволу известно, что за твари здесь обитают. Второй такой схватки вы не переживете.
Безжалостный человек. На самом-то ни царапинки, хоть и грязный, как черт. Упорно не желая вставать, я уцепилась за последний аргумент.
— Как мы можем оставить его тут одного? — я кивнула на бессознательного Ламберта. — Его же тут съедят.
— Положим в пентаграмму. — Он подхватил обмякшего ведьмака под мышки и потащил в сторону кафедры. — Ни одна тварь не тронет.
Ламберт оставлял за собой кроваво-белый след. Ох, он нас и возненавидит, когда очнется полуголый, посреди пентаграммы, но выбора не было. Я положила рядом с ним серебряный меч.
Винтовая лестница, ведущая наверх, в башню из слоновой кости — так Иштван в шутку называл свои покои — теперь оказалась на своем законном месте. Знакомые ступени, такие крутые и узкие, что идти можно только вереницей. Я молча следовала за Ольгердом, придерживая раненое плечо и все глубже погружаясь в мрачные мысли. Иштван Шандор. Были времена — давно, но были — когда я тобой восхищалась. Ты был мне дорог. Ты вытащил меня из грязи. Мне жаль…
— Этот демон, — прервал Ольгерд затянувшееся молчание. — Во время экзорцизма ты назвала его Бааль-Зевувом?
Мне не очень хотелось обсуждать произошедшее. Чем раньше я выкину эту дрянь из головы, тем крепче буду спать.
— Да, — тоном, не предполагающим дальнейших обсуждений, ответила я.
Рак на горе скорее свистнет, нежели Ольгерд станет прислушиваться к моему тону. Он остановился и прислонился к стене, взглянул на меня сверху вниз. Броня на нем висела жалкими лохмотьями. А еще он где-то потерял свою золотую сережку — наверное, вместе с головой.
— Я знаю, как
