Хотя сама понимала, что в кашле с кровью нормального ничего нет. Похоже теперь повреждены и лёгкие. А может у меня просто паранойя? Сейчас мама посмотрит, и скажет, что это просто ушиб. Глупо на это надеяться, но может всё-таки…
– Мам! Прим! Помощь ваша нужна! – с порога кричу я, придерживая Катона за плечи. На мои крики в коридор сразу же выбегают обе, – Он рёбра травмировал.
Мама без лишних вопросов кивает и ведёт Катона на кухню, попутно командуя Прим что-то принести. Я всегда с восхищением наблюдала, как женщина, которая без моей помощи не могла паука прибить на глазах становилась бесстрашным воином. Можно сказать, что именно в такие моменты, она и знает для чего живёт.
Из-за противного кота, что перекрыл мне путь, я чуть замешкалась, а когда вошла на кухню, то увидела, что Прим перебирает скляночки и пузырьки что-то ища, а мама уже, успев стащить с Катона кофту и футболку, осматривала почерневшую гематому на левом ряду рёбер.
– Кашель с кровью есть? – спокойно спрашивает мама и, получив утвердительный кивок от Уильямса командует уже мне, – Китнисс, мой руки, будешь помогать, и вскипяти воду.
– Что-то серьёзное? – спрашиваю я, подходя к кухонному столу, на котором мама уже уложила Уильямса.
– Левый ряд – сломаны рёбра четыре-шесть. Седьмое, похоже, треснуло. Из-за того, что грудная клетка долго оставалась незафиксированной, образовался гемоторакс. Надо убирать кровь, – мама носилась по кухне туда-сюда, готовя инструменты, – Прим, коли пока морфлинг.
– Нет, стой… Не надо… – остановил мою сестру Катон, – После Игр меня из-за этой штуки чуть наркоманом не сделали… Обойдусь без него.
Я несколько раз видела, как к маме приносили шахтёров из-под завалов, с раздробленными грудинами. И всем она давала это лекарство. Особенно, если нужно было оперировать.
– Утёнок, коли! Ты видишь: он не в себе! – сестра нерешительно остановилась, поглядывая то на меня, то на маму, ожидая, дальнейших указаний.
– Попробуем без морфлинга, – вынесла вердикт мама, а я чуть не захлебнулась от возмущения, – Прим, доставай приборы, сейчас начинать будем.
– Эй, успокойся, – Катон накрыл мою руку своей холодной ладонью, – Мне не впервые терпеть боль.
Нехотя соглашаюсь, понимая, что ничего не смогу изменить. Я никогда не могла смотреть, как мама делает операции, поэтому уже собиралась уйти из дома, но ко мне обратилась Прим:
– Останься здесь, будешь его отвлекать и, если понадобится, держать.
Скрепя сердце, прохожу обратно на кухню и становлюсь над головой Катона, чтобы не мешать ни маме, ни сестре. Голубые глаза осознанно смотрят на меня, а я, под смиренным взглядом, кладу обе ладони на горячие щёки и начинаю чуть поглаживать.
Я старалась смотреть только на лицо, понимая, что не хочу видеть зону операции. Но как только смотрящие на меня льдинки закрылись, светлые брови сдвинулись к переносице, а губы сомкнулись в тонкую полоску, мне стало дурно.
– Нет! Нет! Я не могу… – сказала я, отступив на шаг назад, – Прости, Катон, я не могу…
Я стремглав вылетела в коридор и, наспех обувшись и накинув на себя куртку, выскочила из дома. И побежала подальше от дома, туда, где меня никто не достанет. Я побежала в лес. Перед глазами так и стояло лицо Уильямса, перекорёженное от боли.
Сначала у меня была мысль пойти к озеру и домику, но эта идея быстро провалилась из-за мокрого снега. Туда и так путь не близкий, так ещё и сугробы начали таять. Кроме меня и папы про это место никто не знал. Как только Катон поправится, обязательно отведу его туда.
Потом мне пришла идея поохотиться. И пускай, я выскочила из дома только накинув одежду, но лук и стрелы я всегда прятала в лесу. Минут через десять неспешной ходьбы я уже дошла до старого дерева и достала колчан и лук из прогнившей колоды. Всё было на своём месте, как мы с Катоном и оставили полмесяца назад.
Охота не ладилась, а может я и не старалась. Я просто ходила по лесу, погружённая в свои мысли. Один раз заметила дикую индюшку, да и в ту не попала. Ладно, пусть живёт.
Бросив это бесполезное дело, я залезла на ближайшее подходящее дерево отдохнуть, и в этот момент почувствовала в кармане джинсов предмет. Поудобнее усевшись на крепкой ветке, я достала мешающую вещь. Талисман Уильямса…
Я же ещё вчера собиралась ему вернуть. Интересно, как он сейчас там? Мама уже, наверное, закончила свои экзекуции. Да, мне стыдно, что не смогла остаться с Катоном, бросив его одного. Мысленно прикинув, сколько времени прошло после моего побега, я, спустившись на землю, побрела обратно домой.
***
Когда я зашла в дом, меня встретила непривычная тишина. Первым делом, сняв верхнюю одежду, я направилась на кухню и застала Прим, сидящую у Катона. Похоже, он спал.
– Китнисс, иди сюда, чего в дверях стоишь? – прошептала мне утёнок, и я подошла к ним поближе.
Нерешительно взглянув на спящего парня, я заметила, что его грудь обтягивала белая широкая повязка, а на лбу лежало влажное полотенце.
– Всё прошло хорошо: кровь из плевральной полости убрали, на рёбра наложили тугую повязку, чтобы правильно срастались, – начала тихо говорить Прим, видя, как я кошусь на Уильямса.
– Давно он спит?
– Отключился, когда мама начала на место рёбра ставить. Так и спит, – Прим встала со стула, уступая его мне, и, взяв в руки графин, подошла обратно, – Как проснётся – напоишь. Это от температуры, только следи, чтобы по чуть-чуть пил.
Я благодарно кивнула сестре, и она удалилась в свою комнату. Присев подле Уильямса, я невольно засмотрелась на него. Сейчас я не понимаю, как протекала моя жизнь без этого взрывного парня. Он вызывал у меня раздражение, я его ненавидела, боялась. А в итоге, сумев сбросить с него защитную маску, увидела настоящего Катона. Не профи, не машину для убийств, не бездушного робота, а живого человека с искалеченной жизнью и психикой. И поборов свой страх, я смогла ему помочь открыть в себе нового человека. А он, сам того не ожидая, помог мне не свихнуться от ужасов и остаться собой, став моим смыслом жизни. Не знаю, сколько я просидела, смотря на измученного, уставшего, но всё равно красивого Катона, прежде чем он проснулся.
«Привет» – произнёс Уильямс одними губами, слабо улыбаясь мне.
– Привет, – улыбнувшись, ответила я и положила ему на щёку свою ладонь, Ты как?
– Лучше, пойдём домой.
– Ну, уж нет. Сейчас ты точно здесь останешься, – сказала я,
