– И что я должна с этим делать?
Я подползаю к ней на коленях, как ребенок. Пребывание ниже уровня глаз врага часто оказывает на него успокаивающее действие. Может, то же самое получится и с нервным другом?
Добравшись до кресла-мешка, я поднимаю левую руку и говорю:
– Попробуй меня ударить.
Она наклоняет голову в сторону, будто внезапно увидела кошку, которая заговорила по-французски.
– Нет, не буду я этого делать.
– Все нормально. Не сдерживай себя. Я знаю, ты на меня злишься. Выпусти это чувство на волю.
Она просто смотрит на нож в своих руках. Может, я ошибся? Может, ходьба на коленях выглядела слишком глупо? Есть способ это исправить.
Я наклоняюсь к ее лицу и ору что есть мочи:
– Бей меня, черт тебя дери!
Она пугается. И протыкает мою левую руку ножом насквозь.
– Господи! Я не хотела! – кричит она и прикрывает рот руками.
В том, что касается трудностей убийства, большинство людей не понимают одной простой вещи: даже если выстрел, удар ножа или поджог не убивают тебя, то это не значит, что ты этого не ощущаешь. Когда нож пропарывает мне руку, я чувствую то же самое, что чувствовал бы любой на моем месте. Другими словами, когда Аллегра втыкает в меня костяное лезвие, мне хочется заорать, как маленькая французская девочка, и упасть на спину, требуя тысячу кубиков «Джека Дэниэлса», причем срочно! Но разумеется, я ничего такого не делаю. Я спокойно вынимаю нож из ладони и вытираю кровь о штанину. Не хочется злить ее еще больше, капая кровью на ковер.
Аллегра находит пару бумажных салфеток рядом с недоеденным сэндвичем, лежащим в тарелке на полу. Затем сильно прижимает салфетки к дырке на моей руке.
– Спасибо. Ты очень добра к тому, кого считаешь психом или змеем.
– Заткнись. Теперь я понимаю, что такой болван, как ты, не может быть змеем. И наверное, ты слишком глуп для того, чтобы оказаться психом. Но я по-прежнему не понимаю, кто ты.
– Я маг, – говорю я.
Затем отнимаю салфетки от руки и вытираю остатки крови. Рана уже почти затянулась.
Она пожимает плечами.
– Аномальная заживляемость. Это еще не делает тебя волшебником из страны Оз. И вообще – нож может быть с подвохом.
В «Убежище Ангелов» жестокие зрители.
– Принеси какой-нибудь свой.
Аллегра уходит на кухню, гремит там ящиками и возвращается со здоровым мясницким ножом. Мило. Она начинает входить во вкус.
– И что теперь? – спрашивает она.
– Попробуй ударить еще раз.
– Да что с тобой такое? Если ты мазохист, можно найти отличных профессионалок в телефонной книге.
Я поднимаю руку, которую она уже протыкала.
– Еще раз. Давай. Повеселись от души. Большинство людей не доживают до того, чтобы сделать это второй раз.
В этот раз мне нет нужды кричать. Она пихает лезвие прямо в ладонь, но оно не лезет. Заходит на одну восьмую дюйма в кожу и все. Даже крови нет. Она продолжает давить на нож. Пытается пропихнуть его всем своим весом. Безрезультатно. Наконец я забираю у нее нож и кладу на пол. Она берет меня за руку и внимательно ее осматривает, пытаясь разглядеть кровь или новую рану. Но все, что осталось на ладони – только свежий красный шрам на том месте, которое она проткнула несколько минут назад.
– Все мое тело – сплошная магия. Если атаковать меня определенным образом, то повторить точно так же не получится.
– Значит, теперь никто не сможет воткнуть в тебя нож?
– Хотелось бы, но не совсем. Новый шрам, который ты мне подарила, означает только, что моя рука теперь защищена от ножа.
– Так вот откуда на тебе столько порезов? В тебя втыкали ножи?
– И ножи, и многое другое. Касабян застрелил меня, когда я пришел в его магазин, так что на мне есть несколько свежих дырок от револьвера. И это не так уж плохо. Некоторые люди носят распятие или пентаграмму для защиты. Я же ношу свою защиту прямо на коже.
– Разговаривающие головы и магические шрамы. Почему-то волшебство я представляла себе немного по-другому.
Аллегра выглядит немного бледной, но я не думаю, что это от сотрясения. Наверное, я слишком поторопился со своим маленьким магическим представлением. Я копаюсь в памяти в поисках чего-нибудь магического, что не подразумевает пожаров и взрывов. Затем придумываю половину заклинания. То, что мог бы сделать за обедом, учась в начальной школе. Мне всегда везло с частичными заклинаниями, поэтому я тихо произношу те слова, которые помню, и добавляю к ним собственную импровизацию, стараясь воспроизводить только человеческие слова, а не адские, которые из меня упорно лезут.
Сначала ничего не происходит. Но потом я чувствую дрожь в груди, как в старые времена на Земле, когда я еще купался в магии.
Я поднимаю исколотую руку и дую на кончики пальцев. Вспыхивают пять желтых огоньков – по одному на каждом пальце. Свечи, вылепленные из плоти. Огонь настоящий, но меня он не обжигает. Я вынимаю сигарету из пачки, лежащей в кармане, и прикуриваю ее от указательного пальца. Затем выдыхаю дым в воздух.
Аллегра смотрит то на меня, то на пламя, широко раскрыв глаза. Она тянется к моим горящим пальцам и тут же отдергивает руку.
– Оно горячее!
– Наверное, поэтому его называют «пламенем», – говорю я. – Подними руку. Ладонью ко мне.
Она поднимает правую руку. Я прикасаюсь к ней и говорю несколько слов. Пламя соскакивает с моей руки и переплывает на ее пальцы.
– Подуй на них слегка.
Она дует. Пламя гаснет.
– Подуй еще раз, теперь сильнее.
Она надувает щеки и дует на пальцы. Пламя снова вспыхивает.
– Я его чувствую. Оно горячее, но не обжигает.
– Дуй очень сильно.
Столбики огня вырастают до шести дюймов[55] в высоту. Она прекращает дуть, и они снова уменьшаются до размеров пламени свечи.
– Такой магии достаточно?
– О да, вполне убедительно.
Я слегка дую на ее руку, и пламя гаснет.
– Теперь у тебя есть небольшое заклинание на руке, и в любой момент, когда тебе захочется, ты сама сможешь проделать этот огненный фокус. В общем, когда начнешь сомневаться, ты будешь знать, что это реально, поскольку часть тебя теперь тоже магия.
Она смотрит с минуту на свою необожженную руку.
– Расскажи о голове мистера Касабяна. Он мертвый? Это ты с ним проделал?
– «Нет» на первый вопрос, и «да» – на второй.
– Расскажи мне об этом.
Второй раз за вечер я начинаю исповедоваться в грехах. Но в этот раз исповедь дается легче, поскольку признаваться приходится не только в собственных плохих поступках, но и в поступках Мейсона, Касабяна и остальных членов Круга. Кроме того, я лгу. Хоть и совсем немного. Я говорю ей, что Мейсон продал меня, отправив в темное гнилое место. Не хочется рассказывать ей про Ад и мою работу наемным убийцей.
– Значит, тот парень, который приходил ночью, – Паркер? Это он убил твою девушку? – спрашивает она.
– Так рассказал
