– Мы почти приехали, – произнес он.
– Я знаю, – сказала Пейдж.
* * *Они свернули с шоссе 2.
Сильно заросшая гравийная дорога вела в глубь леса. По ней все еще можно было проехать.
Как раз перед ними недавние следы шин вели сквозь подлесок, взбиравшийся на осыпающиеся скалы.
Они медленно проехали между двумя гигантскими пихтами. «Тойоту» трясло и бросало из стороны в сторону на неровной поверхности.
Грант почувствовал, как одеяло стало еще горячее, дрожь сущности усилилась и возросло давление на его мизинец.
Шесть часов и одна минута утра.
В узком коридоре между стволами деревьев Пейдж включила дальний свет.
Проехав еще четверть мили, они вырвались из леса.
Мортон приезжал сюда только один раз после тех, последних, каникул, когда они все были в сборе. Несколько лет назад расследование привело его в Нейсон Крик, и по дороге он остановился возле их старого жилища. Добрался до самой вырубки, но так и не выключил мотор и не вышел из машины. Просто просидел в «Краун Вик», сжав руль так, что побелели суставы, как будто пробивался сквозь бурю, с которой боролся всю жизнь.
Сколько боли. Сколько несбывшихся надежд.
И лучшим олицетворением всего было это заброшенное место.
Хижина стояла в центре небольшой вырубки, которая с момента его последнего приезда успела здорово зарасти.
Это был одноэтажный бревенчатый дом с наклонной крышей, сделанной из проржавевшей жести.
Даже в тусклом пока еще свете нового дня Грант смог рассмотреть под навесом над крыльцом Винсента, Тальберта и Грейзера, которые сидели в креслах-качалках.
Пейдж остановилась на траве возле черного вэна и выключила двигатель.
– Нам здесь ничего не угрожает? – уточнила она.
– Почему бы тебе не посидеть пока в машине? – предложил брат.
Сам открыл дверь и вышел.
Влажный воздух был прохладен, с ветвей деревьев стекала вода.
Над ними нависали пихты.
У Мортона было такое ощущение, что сработала машина времени.
Он увидел Пейдж – еще совсем маленькую девочку – бегущую по залитой солнцем поляне. Мама сидит с книжкой на крыльце. Папа колет дрова. Собственный крохотный райский оазис.
Вонь от сигарет Барри Тальберта вернула его в холодное серое утро.
Грант прошел сквозь заросли сорняков, доходивших ему до пояса, и остановился перед крыльцом.
Тальберт встал.
Бросил окурок на прогнившие доски.
И затоптал его.
Винсент и Грейзер тоже встали, и их кресла закачались, внезапно освободившись от веса. Костюмы их были вымазаны в грязи, порваны в нескольких местах и насквозь пропитаны влагой. На груди полосатой рубашки Барри засохла кровь.
– Где он? – спросил детектив.
– Внутри, – ответил Тальберт.
Мортон кивнул, и Барри сошел с крыльца в сопровождении своих компаньонов.
Он остановился прямо перед Грантом.
Положил руки ему на плечи и медленно улыбнулся.
– Мы рады, что вам это удалось, – сказал он. – Теперь уже скоро.
И похлопал Мортона по спине, пока остальные проходили мимо.
Потом он убрал руки с его плеч и тоже пошел к машине.
Грант обернулся и проследил, как все они забрались в вэн.
Винсент сел на место водителя.
Грейзер устроился рядом, а Тальберт скрылся в кузове.
Заработал мотор, и вэн, объехав вырубку, двинулся в сторону шоссе.
Углубившись в чащу футов на сто, он полностью исчез в темноте за стволами пихт, и только пара тормозных огней какое-то время мелькала в сумраке.
Пейдж вылезла из «Тойоты» и подошла к брату.
– Что он тебе сказал?
– Что уже скоро.
Грант услышал отдаленный рев двигателя – машина выбралась на шоссе. Через десять секунд все стихло. Остались только шум ветра в верхушках деревьев и скрип пихтовых ветвей под его напором.
Брат и сестра поднялись на крыльцо.
По доскам были разбросаны пивные бутылки и банки. Здесь же валялись пустые сигаретные пачки. Круглые коробки из-под сосательного табака. Старые, сморщенные презервативы. Использованные гильзы от патронов двенадцатого калибра. Вымокший и выцветший журнал «Пентхаус».
Старый загородный дом превратился в место пятничного сбора тинейджеров из ближайших городков.
Входная дверь была распахнута и висела, держась только на нижней петле.
Мортон дотронулся до нее свободной рукой.
Дверь стала клониться к полу и замерла в паре футов от его поверхности.
– Подожди секундочку, – повернулся Грант к Пейдж.
Он боком, прижимая к себе одеяло, протиснулся в узкий вход.
Воздух внутри благоухал пихтой, дымом и плесенью.
В очаге горело слабое пламя. Оно освещало помещение колеблющимся светом, от которого стропила отбрасывали похожие на ребра тени на сводчатый потолок.
Стены были покрыты граффити.
В основном даты и половые органы.
Имена сопровождались глаголами «любить» или «трахать» в разных формах.
В дальнем углу сгнивший деревянный барьер отделял комнату от того, что когда-то было небольшой кухонькой. Сейчас ее трудно было узнать – она была похоронена под обломками обвалившейся крыши и остатками кухонных шкафов и столов, давно разрушенных многолетними дождями и снегопадами. Ничто не говорило о ее прошлом предназначении, за исключением корпуса холодильника без двери, со следами картечи на боках.
Грант подошел по хрустящим осколкам стекла к очагу. Два поколения банок пива «Бад Лайт» занимали всю поверхность старой железнодорожной шпалы, служившей неким подобием каминной доски. Это было единственное место в доме, где наблюдались следы хоть какого-то порядка и благоговейного трепета, некий респект от коллективного сознания тех, кто проводил здесь время.
Мортон взглянул на голую стену над очагом, где три десятилетия назад висел рисунок его матери – сделанный акриловыми красками набросок пруда на заднем дворе. Он смог рассмотреть гвоздь в растрескавшейся сухой штукатурке, на котором когда-то висела рамка рисунка.
Вытянув руку, Грант дотронулся до него, а потом повернулся и посмотрел на две двери в противоположной стене комнаты.
Первая вела в их с Пейдж спальню, но мужчина прошел по слоям мусора, сохранившимся после тысяч пятничных вечеров, ко второй.
К двери в спальню родителей.
Скрипя петлями, дверь открылась от его толчка.
Он больше не чувствовал тепло очага, и его свет был слишком слаб, чтобы осветить стены, чьи деревянные панели рассохлись и частично обвалились, как кора умирающей березы.
Грант сделал шаг внутрь.
В комнате не было никакой мебели, за исключением матраса, задвинутого в самый дальний угол.
На нем лежал его отец, извиваясь в смирительной рубашке.
Детектив пересек комнату и медленно опустился на колени. Когда он положил одеяло на вонючий матрас, отец внезапно замер – он совершенно неподвижно лежал на животе, а его спина медленно поднималась и опускалась в такт с затрудненным дыханием.
Смирительная рубашка застегивалась на спине на четыре застежки, и Грант расстегнул их все.
Потом он повернул отца на спину.
У старика оказались огромные глаза. Они, не отрываясь, смотрели в потолок, мигая с частотой нескольких раз в секунду.
Мортон-младший освободил его руки и положил их вдоль тела.
Казалось, что он медленно возвращается к себе, выплывает из какого-то глубокого колодца. Было странно чувствовать себя рядом с не заколотым лекарствами и несвязанным отцом. Более того, видеть, как тот спокойно лежит, а не мечется в разные стороны.
Грант стал разворачивать одеяло – температура повышалась с каждым убранным слоем.
Когда он окончательно раскрыл его, то почувствовал на
