Некоторые морские птицы пускались на хитрости, которые напоминали Дарру уловки Ворон в старых краях: брали в клюв раковину моллюска (на его родине это были улитки) и бросали их с высоты на специально выбранный камень, чтобы расколоть раковину и добыть богатство. Отличная игра, для нее нужен очень точный расчет: бросишь с малой высоты – не разобьется, заберешься слишком высоко – и вор может успеть к добыче раньше тебя.
Дома Дарр сам играл в эту игру, и (как он думал) играл неплохо. Нужно было изображать безразличие, клевать что-нибудь рядом, смотреть в другую сторону, но при этом быть наготове и метнуться к цели, как только раковина упадет. Эти бурые птицы бросали какие-то странные штуки – черные или серые; одни были похожи на гальку, в них будто и не было ничего, другие – крупные и крепкие, их нужно было бросать с большой высоты, так что можно успеть и украсть: вот как эту.
Дарр все разыграл идеально: раковина раскололась на плоском камне, отскочила и развалилась надвое, а Дарр Дубраули подоспел вовремя, схватил соленую мякоть и улетел прежде, чем его нагнал возмущенный крикун. Она оказалась слишком жирной и вязкой, чтобы проглотить на лету, да еще к ней прилип кусочек раковины, так что нужно сесть в каком-то укромном месте…
Дарр Дубраули скорее почувствовал, чем увидел, как его нагоняет птица, не сверху, а снизу, – как? кто? Точно не первый владелец моллюска. В поле зрения показалась голова – вытянутая белая голова; клюв, загнутый, как у хищника, щелкнул рядом, а Дарр вильнул в сторону, уклонился. Неужели тут есть птицы, которые ловят и едят других птиц? Об этом он не подумал. Но обладатель этих холодных глаз вполне годился в хищники по размеру. Дарр держал в клюве липкую добычу и даже не мог выкрикивать угрозы; он опустился ниже, но так же поступил и охотник, сильный летун, лучше Дарра. Дарр завернул вираж, поднялся, резко снизил высоту. Крупная птица не отставала, гнала его; когда ее лицо оказалось невыносимо близко, Дарр не удержался, раскрыл клюв в крике, так что выронил завтрак, и охотник его подхватил в полете, не дав долететь до земли.
После этого он мгновенно потерял интерес к Вороне и полетел прочь. Дарр Дубраули успел взглянуть в его желтый глаз, который теперь потускнел, – дело сделано.
Грабитель гнал его над морем, так что теперь Дарр повернул обратно к берегу и увидел стайку красноклювых птиц на скале. Все они громко хохотали – над ним, наверняка над ним.
– Скуа! – кричали они. – Скуа!
А потом снова смеялись.
Дарр Дубраули – измотанный, голодный, напуганный морем внизу – спланировал к этим скалам, что поднимались из воды, как башни Людей. Он видел, как там собираются птицы разных видов, – так почему бы не присоединиться к ним? Он уцепился за скользкие от помета камни, огляделся и засмеялся сам. Ка-ка-ка-ка! Смешно! Обманул меня! Он попробовал повторить их клич, и красноклювые радостно закивали друг другу и отозвались: Скуа!
Это было первое слово их языка, которое выучил Дарр Дубраули: «скуа», имя птицы-грабителя. Вскоре он узнает и другие.
Птиц Скуа моя птичья энциклопедия называет Поморниками; они тем и живут, что заставляют других выпустить добычу. Поморники не побрезгуют и яйцами или птенцами, но славятся тем, что подбираются близко к голове Чайки, Тупика или другой птицы, чтобы та закричала от страха или гнева и выронила еду. «Скуа», вероятно, пришло из древнескандинавского языка, но слово красноклювых, которое Дарр Дубраули выкрикивал, рассказывая мне эту историю, звучало для моего уха очень похоже на «скуа», и я так и начал писать. Следующее название – имя, которым эти птицы называли себя сами, – я не могу выписать буквами, но могу назвать их на языке Имра – Крачки. Точнее, Полярные Крачки, которые посетили остров во время долгого годичного перелета. Их образ жизни да и сама их жизнь показались мне настолько же интересными, насколько и Дарру Дубраули, когда он с ними познакомился. И сейчас они живут так же. В отличие от многих других историй, которые Дарр собрал тут и там, в давние времена и новые, у Людей, птиц и зверей, их рассказ – правда. Иначе Дарр Дубраули, наверное, не попал бы сюда из-за моря.
Дарр так и не научился отличать одну Крачку от другой и даже засомневался, что они сами друг друга различают, а если и так, то не все ли им равно. Вороны собираются в стаи, сбиваются в шайки, но у них есть наделы, которые нужно защищать, есть семьи и родня. Крачки жили все вместе, огромными тучами парили над утесами, перекрикиваясь, взлетая и опускаясь волнами. Их ужасно веселило, что с ними на выбеленных скалах появился Дарр – такой большой, черный, неповоротливый и глупый, – мы ведь всегда считаем глупыми тех, кто не знает того, что известно нам.
Ты какого рода? – снова и снова спрашивали они.
Ворона, отвечал он.
Нет, нет, нет, ты не Ворона!
Да.
Ворона какого рода?
Моего рода.
А где твоя родня, твои те и эти?
Далеко.
Они хохотали до упаду, когда это слышали – «далеко». Пересказывали другим Крачкам, и те тоже покатывались со смеху. Да что же Ворона может знать о «далеко»?
Когда он начал учить их язык и подражать ему, Дарр услышал довольно, чтобы понять, что они не всегда жили здесь, не здесь их дом, это лишь остановка на длинном пути с одного конца мира на другой.
А у мира есть конец?
Да, да, кричали они, да-да, два конца, по концу на каждом конце, конец и другой конец. Думал, можно вечно лететь, вечно-вечно? Нет,
