Давным-давно Лисья Шапка сказала ему: в Имре существует всякая вещь, но лишь одна каждого вида. Однако здесь Дарр Дубраули увидел только одну вещь, зато повторенную бесконечное множество раз.
Мне здесь не нравится, сказал он. И добавил на своем языке:
– Мне здесь не нравится!
Башни и гора содрогнулись, точно услышали.
Птица смерти, закричал демон, словно издалека. Ты ответишь или будешь служить мне здесь вечно.
Нет, отрезал Дарр Дубраули. Я не из этого царства. Вам меня тут не удержать. Фубун всем вам.
Corve! – прошептал Брат и предостерегающе поднял руку.
Но Дарр Дубраули знал свою правду: что бы они там ни думали, Брата можно судить и мучить здесь, а Дарра Дубраули – нет. Не потому, что он жив, не потому, что он срединный дух, не потому, что он не грешил, но потому, что его тут вовсе и не было.
Вы, сказал он. Вы все из Имра. Я из Ка. Я не ваш.
Он распахнул крылья, пригнулся, подпрыгнул, взмахнул ими – и взлетел, поджав лапы к телу. Ад провалился вниз быстрей, чем Дарр набирал высоту, поднимаясь к тому, что должно было быть небом, но становилось лишь чернее, а тучи оказались темными валунами: к ним даже можно прикоснуться. Через несколько взмахов он почувствовал, а затем увидел, как его нагоняет и обгоняет другое существо – Брат, снова в своем балахоне, на ногах болтаются сандалии. Дарр Дубраули догнал его и уцепился за него; он ничего не видел; пахло землей и влажным камнем, ужасная теснота охватывала их все теснее.
Потом ничего.
А потом голос Брата, обычный его голос прямо над ухом:
– Когда мы уйдем вниз?
Дарр чуял запах его тела.
– Мы вернулись, – сказал он.
Брат не ответил, но, когда сверху послышался громкий лязг, вздрогнул и шевельнулся. Полоска дня. Дверь из Преисподней. Открывается шире.
– Что стало со мной? – спросил Брат, но Дарр не мог ответить.
Вниз потянулись руки, чтобы вытащить его наверх, а вместе с ним и Дарра Дубраули. Радостные крики, благословения, солнечный свет и свежий воздух.
В долгие летние дни на пути домой Дарр Дубраули и Брат вместе пытались сложить воедино рассказ о том, что с ними произошло внизу; оба помнили это смутно. Но та малость, какую каждый из них мог вызвать в памяти, добавлялась к тому, что вспоминал другой, и все это опиралось на твердые убеждения Брата о том, что должно было там произойти, и все сложилось в рассказ, который они проговаривали на ходу.
Проговаривали: удивительным образом, побывав в яме Певца и земле Лисьей Шапки, Брат обнаружил, что Дарр Дубраули говорит на своем собственном языке, который Брат может понимать, пусть и не говорить; и в дороге, день за днем, мысль за мыслью, слово за словом, он его изучил. Переходя вброд холодные ручьи, лежа на солнце в полусне, высматривая съедобные ягоды, они говорили. Говорили и говорили.
Как же Брат избежал адского приговора, хотел выяснить Дарр Дубраули. Ну, ангелица, благослови ее Бог, просто отказала демону и вновь одела брата в его монашеское облачение; и тогда демон в великой ярости швырнул в него обожженную и мерзкую душу разбойника и закричал: «В этом покайся!» Посмотри-ка: пятна копоти так и не сошли.
– Ого, – протянул Дарр Дубраули.
Вечером третьего дня они расстались. Брат пошел в аббатство, чтобы исповедаться во всем, что совершил, – теперь он ясно помнил, что ангелическая фигура ему это приказала, – а Дарр Дубраули полетел к ночевке своих братьев и сестер. Оба не слишком надеялись на теплый прием.
Подлетая к старым владениям, Дарр Дубраули заметил, что все Вороны направляются в одну сторону и зовут других за собой, так что он тоже последовал за ними. Вскоре он услышал крики впереди, где, похоже, нашли еду. Много еды, какой бы она ни была. Там, скорее всего, будет и Ва Тернхолм.
Так и вышло. На странной конструкции, которую Люди сколотили из дерева, висели привязанные трупы Людей, словно убитые Олени или Зайцы: веревки на шеях и на руках. Они уже прилично сгнили. Вороны искали, за что бы зацепиться в лохмотьях, засовывали головы им в грудь и в брюхо.
– Привет, Дарр Дубраули, – крикнул Ва Тернхолм. – Где ты был?
Дарр Дубраули не ответил. Он сел на безопасном расстоянии от Больших.
– Ваши Волки? – спросил он.
– Верно. Как видишь. Больше богатства от них не будет.
– Но, по крайней мере, – заметил Дарр Дубраули, – они-то висят здесь для вас.
Ва Тернхолм холодно посмотрел на Дарра и шагнул к нему по перекладине.
– Истинная правда, – проговорил он и шагнул еще ближе. – А ты умен.
Дарр Дубраули отступил на столько же шагов, и перья у него на плечах встали дыбом. Но Большой самец только рассмеялся и полетел прочь в сытом благодушии.
Ну, хотя бы не прогнали. В сумерках Дарр Дубраули разглядывал мертвых разбойников, безглазых, безъязыких, распухших. Он был голоден. Но…
– Ты, – сказал Дарр одному из них.
Птицеголовый Волк ничего не ответил, но единственное уцелевшее глазное яблоко на тонкой полоске плоти повернулось к Вороне. Дарр Дубраули снова заговорил – на тайном языке Имра.
Я тебя знаю, сказал он. Я тебя видел там, внизу. Ты почему не в аду?
Мой ад везде, ответил безгубый разбойник, и я навеки в нем.
Глава третья
За кражу частицы Святых мощей (фаланги пальца ноги), за то, что отдал ее своему брату-вождю, за то, что мечом убил разбойника, за то, что отправился без разрешения и подготовки в Пургаторий на острове посреди озера, где мог погубить свою бессмертную душу, за то, что держал при себе, вопреки всем предписаниям, Ворону, которая сбила его с пути истинного, – за все эти прегрешения Брата отослали в старое аббатство их ордена, что стояло на далеком острове в море, дабы он провел там в одиночестве и покаянии пять лет.
На высоких скалах у западной оконечности острова, на плоском уступе перед крошечной кельей, схожей с большим ульем, только из камней, Брат сидел, жуя рыбий хребет, на котором и мяса-то почти не осталось, и глядел на берег, где волны разбивались об огромные валуны, снова и снова.
– Мне здесь не нравится, – сказал он Дарру Дубраули и положил перед ним рыбий хребет, на который тот посмотрел без особой радости.
Когда шайку Волков повесили, Дарр Дубраули обнаружил, что пользуется теперь дурной репутацией среди местных Ворон, и решил, что начать жизнь заново в другом месте окажется легче, если последовать за Братом, который его, по крайней мере, кормил, если мог. Дарр и представить себе не
