А потом Дарр Дубраули и На Вишня сидели бок о бок. Остальные отступили, он даже не заметил куда. Что же теперь ей сказать?
На Вишня, мое желание исполнилось. Точнее, я так думаю.
Да? Что такое «желание»?
Ну, это когда просишь о чем-то, чего у тебя нет, но чего ты хочешь больше всего.
Ага, кивнула она. А кого просить? Друга? Потомка?
Нет, сказал Дарр Дубраули, но больше ничего не мог добавить: кого он просил? Смерть? Себя?
Она ждала.
Я просил об этом, сказал Дарр Дубраули. Хотел попасть сюда, как я раньше попадал в другие места, о которых тебе рассказывал.
О да, кивнула На Вишня, словно впервые вспомнила о давних россказнях. И вот ты здесь. Добро пожаловать. Навсегда.
Нет-нет, сказал он. Только на время.
И тут же понял, что он этого не вынесет. Он не хотел умирать, не хотел быть здесь, да и не мог остаться, потому что был жив, но не хотел снова ее лишиться, снова потерять.
Похоже, исполнение желаний – всегда ловушка; этого он раньше не знал.
Ночь идет, сказала На Вишня. Скоро станет темно и тихо.
Расскажи мне, попросил Дарр Дубраули. Обо всем. Тут есть супруги? Вьют гнезда? Откладывают яйца?
Обо всем этом говорят. Есть гнезда и птенцы, и птенцы растут, но все же нет.
Воспоминания, сказал Дарр Дубраули, и На Вишня посмотрела на него с тем же спокойным вниманием.
Они говорили долго. Не о жизни и смерти, а о том, что она помнила о земле, хотя ей, кажется, было неинтересно слушать о своих многочисленных потомках и их делах. Тем временем в роще стало темно – не так, как непроглядной ночью, но видимые вещи истаяли во мгле. Дарру показалось, будто На Вишня говорит, но он ничего не услышал. Вороны притихли, затем пропали. Дарр сидел на голой белой земле в белесых лучах рассвета.
Сова подлетела на огромных бесшумных крыльях и села рядом.
Я отведу тебя домой, сказала она.
Нет! – воскликнул Дарр Дубраули. Еще нет.
Ты увидел свою подругу, которую хотел увидеть?
Да, но этого мало. Нужно больше. Больше времени. Больше… – Он хотел сказать «больше жизни», но это было невозможно сказать.
Сова только закрыла и открыла один глаз.
Я хочу, сказал Дарр Дубраули, привести ее с собой. В большой мир. Если она согласится.
Ты этого не хочешь, сказала Сова.
Хочу. Я сказал, что хочу, и этого я хочу.
Что он творит? Как можно такое требовать у Смерти? Но он потребовал и получит то, чего потребовал. Он знал Смерть, знал, что она может дать и забрать. Сердце его было переполнено.
Сова огляделась по сторонам, словно искала окончательный ответ, а затем сказала: Это возможно.
Да! – закричал Дарр Дубраули. Я знал, что так должно быть, и так и есть!
Это возможно, продолжала Сова. Поскольку ты был другом Смерти, я расскажу тебе, как это сделать.
Да, сказал Дарр. (Он был другом Смерти? Где? В какой земле? С кем?)
Чтобы это сделать, ты должен действовать точно так, как я скажу.
Так и сделаю.
Никто не делает, заметила Сова. Теперь слушай. Если она полетит с тобой, ты должен вернуться точно тем же путем, которым мы сюда попали. Ты не должен оглядываться на это место, на эту рощу, где нашел ее, – ни разу.
Да.
Она будет молчать, сказала Сова. Оставайся рядом с ней всю дорогу.
Да.
И еще, сказала Сова. Не пароваться. Ни в коем случае. Это понятно?
Ну, проговорил Дарр. Зима же.
Я еще раз повторю, сказала Сова. Не пароваться, пока вы не доберетесь до земли, где обитают живые, до твоей земли, оттуда ты прилетел. Там она снова станет тем, чем была прежде. Но если не исполнишь всего этого, она вернется, откуда прилетела, а ты больше никогда не сможешь попасть туда.
Дарр Дубраули промолчал.
Ночь приближается, сказала Сова. Лети.
Сказала ли она «да», когда Дарр Дубраули спросил ее в бледном свете следующей ночи, которая была днем? Он говорит, что сказала. Каково было ему лететь обратно над холодной белой пустошью, снова укрытой снегом? Он говорил, потчевал ее историями, она вроде бы слушала, но не отвечала, пока мир не начал снова становиться миром.
– Помнишь ту старую Сосну? – спросил он. – Ту, где в дупле пчелиный улей?
Да, вроде бы сказала она.
– Ветром ее повалило, – сказал Дарр Дубраули. – Разломилось ровно по дуплу. А Бон Боярышник? Помнишь ее?
Да, сказала она.
– Они с супругом свили на ней гнездо в том году. Говорила: «Всю весну будем есть пчелиных личинок». А потом как подул ветер! Ха-ха!
Да, сказала она.
Белая пустошь становилась землей, и На Вишня проявлялась четче, стала теплой. Они спали в настоящей ночи – Дарру Дубраули показалось, что он уже очень давно так не спал. Искали еду в талом снегу, и она ела то, что они нашли, трясла головой и глотала, как прежде, но не могла или не хотела говорить с ним на их общем языке.
А потом началась весна.
Они еще точно не были дома, но разве это не земля, старая добрая земля, а не безликое царство Смерти? Нет, нельзя так думать. Но ему становилось все труднее думать вообще. Так бывает любой весной, но эта весна – сильней всех прочих. Да и какой самец так тяжело боролся за самку, как Дарр за На Вишню? Некоторые Вороны думали: «Ну, весна – это весна, подруга – это подруга», но Дарр Дубраули знал, что бывают вёсны больше и важней всех прочих. В такие весны завоевывают новых подруг. И находят утраченных.
Она это чувствует?
Она сказала – да. Но Дарр не был уверен.
– Полетели дальше, – сказал он.
На следующий день он проснулся и почувствовал себя вдвое больше, чем вчера, вдвое сильнее, ярче, жестче. Ее милое равнодушие только раззадоривало его еще больше.
Они отправились за едой, шли бок о бок.
– На Вишня… – сказал он, подходя ближе, низко опустив голову.
Да, сказала она.
Бывают долгие танцы весенним утром, бывают и короткие, все Вороны это знают, но если уж начнешь, не остановишься. Дарр Дубраули мог думать «Нет! Нет!», но будто слышал это в словах другой Вороны, где-то очень далеко.
Она согласилась? Подыграла? Прижалась к земле и подняла хвост потому, что должна была, или потому, что он ее покрыл? Дарр сам не знает. Он даже не знает, была
