Камилла поправила выбившийся локон:
– Я никогда не умела укладывать волосы без зеркала.
– Я могла бы помочь. А что, если Эулалия…
Камилла закатила глаза:
– Да не застрянет ее душа в зеркале. Она и при жизни мечтала уйти из этого дома, с чего бы ей оставаться здесь после смерти?
Я отложила краску для губ и огляделась в поисках какой-нибудь салфетки.
– Ты не в настроении? – Камилла протянула мне носовой платок.
– Я сегодня плохо спала. Никак не могла выбросить из головы дурацкую фразу Лигейи.
Она выбрала другой цвет и придала губам ягодный оттенок.
– Я никогда не выйду замуж, если ничего не изменится, – произнесла она с виноватым видом.
– Неправда, – возразила я. – Любой мужчина был бы счастлив иметь такую супругу, как ты. Ты умна и не менее прекрасна, чем Эулалия.
Камилла усмехнулась:
– Никто не сравнится с Эулалией. Но если я буду всю жизнь прятаться в этом мрачном доме, закутавшись в креп и бумазею, я никогда никого не найду.
Я не хочу оскорбить память Эулалии или кого-либо из наших сестер, но, если мы будем соблюдать все этапы траура каждый раз, когда кто-то умирает, мы едва ли сами доживем до счастливых времен. Так что… я готова жить дальше. И твой осуждающий взгляд не изменит моего мнения.
Я взяла в руки темную ткань, закрывавшую зеркало, и задумчиво погладила ее. Камилла не расстроила меня. Она заслуживала счастья. Мы все заслуживали. Все мечтали о чем-то прекрасном. Конечно, мои сестры желали бы выходить в свет, бывать при дворе, на концертах и балах. Всем им хотелось бы быть невестами, женами, матерями. Я не могла их осуждать. И все же я крепко держала в руках траурное покрывало.
– Папа зовет нас вниз! – крикнула Розалия, прервав наш разговор.
Тройняшки столпились в дверях, с любопытством заглядывая в комнату. В странном утреннем свете они казались причудливым клубком с множеством рук, ног и косичек. На мгновение они показались мне одним целым, а не тремя отдельными девочками. Ленор вырвалась из клубка, и мое странное видение исчезло.
– Завяжи, пожалуйста, – протянула она мне черную ленту. – У Розалии получается слишком туго.
Ленор села перед Камиллой, убрав с длинной бледной шеи тяжелую косу. Тройняшки носили свои ленты как украшения – вокруг шеи. Когда мы были маленькими, Октавия обожала рассказывать нам страшные истории перед сном. Она выдумывала сказки про прекрасных дам, иссыхающих от тоски по своим возлюбленным, призраков и гоблинов, демонов и вестников – и дураков, заключавших сделки с теми и другими. А потом, когда мы тряслись от ужаса под одеялами, они с Эулалией пробирались в наши комнаты и срывали с нас покрывала.
Одна из любимых историй Октавии была про девочку, которая всегда носила зеленую ленточку вокруг шеи. Ее никогда не видели без этой ленты – ни в школе, ни в церкви, ни даже на свадьбе. Все гости говорили, что она прекрасная невеста, но недоумевали, почему она выбрала такое простое украшение. В честь медового месяца муж подарил девушке ожерелье из бриллиантов, ярко сияющее под звездным небом. Он хотел, чтобы в ту ночь его любимая легла в постель только в бриллиантах. Получив отказ, он расстроился и ушел. Вскоре он вернулся и увидел девушку спящей на их большой кровати. На ней были лишь ожерелье и зеленая лента. Устроившись рядом, молодой муж тайком развязал ленточку, и ее отрубленная голова отделилась от тела.
Тройняшки обожали эту страшилку и просили рассказывать ее снова и снова. Когда Октавия умерла, они с каким-то болезненным энтузиазмом повязали черные креповые ленты вокруг шеи. Камилла встала со скамьи. Когда я протянула ей покрывало, она бросила его в сторону, оставив открытым сияющее зеркало.
* * *Мерси, Онор и Верити сидели за дальним концом обеденного стола. Старшие девочки набирали в тарелки вареные яйца и рыбу. Перед Верити стояла тарелочка клубники со сливками, но она лишь перебирала ягодки и ничего не ела. Верити сидела на своем обычном месте, но, как мне показалось, постаралась как можно дальше отстраниться от Онор и Мерси. Очевидно, она еще не простила им вчерашнюю злую шутку.
Мы решили обойтись без завтрака. Папа сидел во главе стола и явно хотел скорее сообщить нам новости.
– После завтрака в Золотой гостиной вас ждет приятный сюрприз, – начал он без лишних слов.
Золотая гостиная была маленькой и скорее походила на кабинет. Здесь обычно принимали важных гостей – придворных или Верховного Морехода. Однажды много лет назад во время летнего путешествия по стране у нас остановилась королевская семья, и королева Аделаида использовала Золотую гостиную как салон. Ей понравились блестящие дамастовые[9] портьеры, и мама пообещала никогда их не менять.
– Что случилось, папа? – спросила Камилла.
– После долгих раздумий я решил, что время скорби в нашей семье прошло. Хаймур многие годы находился во тьме. Я хочу положить конец трауру.
– Мы похоронили Эулалию вчера, – напомнила я, скрестив руки на груди. – Вчера!
Кто-то пнул меня ногой под столом, и я ответила тем же. Я не могла точно сказать, кто это, но подозревала Розалию.
Папа вскинул брови:
– Я знаю, это может показаться преждевременным, но…
– Очень преждевременным, – перебила я и получила еще один пинок. На этот раз я не сомневалась в том, что это Лигейя.
Папа сжал переносицу, словно пытаясь предотвратить мигрень:
– Мне кажется или ты хочешь что-то сказать, Аннали?
– Как тебе вообще могло прийти такое в голову? Это неправильно.
– Мы и так уже пережили слишком много горя. Пора начать с чистого листа, и я не хочу, чтобы наша новая жизнь была омрачена печалью.
– Твоя новая жизнь. Ваша с Мореллой. У тебя не возникло бы таких мыслей, не будь она беременна.
Тройняшки испуганно ахнули, в глазах Мореллы вспыхнула обида, но я уже не могла остановиться. К черту чувства: это слишком важный вопрос.
– Она сказала, что ждет мальчика, и ты уже готов свернуть горы, чтобы сделать ей приятно. Ты готов напрочь забыть о своей первой семье. Проклятой семье.
Темные, страшные слова сорвались с моих губ. Верити сдавленно вскрикнула.
– Нет никакого проклятия, – буркнула Ленор и поспешила утешить младшую сестру. – Скажите ей, что это неправда.
– Я не хочу умирать! – всхлипнула Верити, перевернув тарелку со сливками.
– Ты не умрешь, – сказал папа. Его пальцы так крепко сжали деревянные подлокотники стула, что те едва не треснули. – Аннали, ты переходишь все границы. Извинись немедленно.
Я встала со своего места и присела перед Верити, обняв ее и погладив мягкие детские волосы.
– Прости. Я не хотела тебя расстроить. Нет никакого проклятия, правда.
– Я имел в виду не Верити, – холодно отчеканил папа.
Я упрямо сжала губы. Хотя мои колени слегка подрагивали, я заставила себя не отводить взгляд.
– Аннали, – предостерегающе произнес он.
Я начала считать секунды, прислушиваясь к тиканью стрелки маленьких серебряных часов на каминной
