– Ханна, ты не могла бы принести воды? И свежие простыни. Несколько комплектов, – попросила я и повернулась к папе. – Найди чистую рубашку, пожалуйста. – Я забралась на кровать и попыталась аккуратно отодвинуть окровавленную ткань. – Мы сейчас все смоем, Морелла. Все хорошо.
Она откинулась на подушки и изможденно закатила глаза.
– Не стоит беспокоиться. Кажется, я умираю.
– Неправда, – твердо сказала я, хотя совсем не чувствовала уверенности в своих словах. – Расскажи, что случилось.
– Ты видела своего братика? – Она снова разрыдалась. – Я прилегла отдохнуть после завтрака и вдруг ощутила острую боль. Вот здесь. – Она показала на бок. – Мне показалось, будто меня разрывает изнутри. Потом отошли воды. Или кровь пошла. И когда я подумала, что больнее быть уже не может, стало еще хуже. Там… в самом низу. Больше я ничего не помню. Но Орган…
Ее тело сотрясалось от всхлипов.
– Иногда так бывает. Папа знает.
Над Хаймуром прогремел раскатистый гром, и мы содрогнулись. Акушерка никак не успеет вовремя добраться до Сольтена.
Ханна вернулась со свежими простынями, папа нежно поднял Мореллу с кровати и понес в ванную. Камилла предложила помочь искупать и одеть ее, пока мы с Ханной перестилали белье.
– Сожгите их, – поручила я, окинув взглядом окровавленные простыни. Темные вязкие выделения склеили их, словно густая смола. Отстирывать не было смысла. – И попросите кого-нибудь принести ей горячий бульон. Ей еще понадобятся силы.
Ханна покосилась на оттоманку, где среди мягких подушек лежал мой новорожденный брат.
– А что делать с… – осеклась она.
На самом деле я не знала. Наверное, нужно будет похоронить его в крипте как подобает. Сможет ли он найти сестер, когда его маленькое тельце вернется в Соль? Не сомневаюсь: они окружат его любовью и заботой.
– Оставьте его мне, – предложил папа, вернувшись в комнату. Он укрыл Мореллу свежим одеялом. – Я позабочусь о своем сыне.
Отец с Ханной вышли из комнаты, и Морелла снова разрыдалась.
– Он возненавидит меня, – дрожащими губами пролепетала она, и я ласково взяла ее за руку.
– Он любит тебя, – в который раз повторила я. – Тебе нужно успокоиться и подумать о втором малыше.
Морелла замотала головой с таким остервенением, что растрепала тугую косу, которую только что заплела Камилла.
– Нет. Нет. Я не переживу это во второй раз. Я не хочу рожать еще одного мертвого малыша.
Я положила руку на живот, пытаясь уловить малейшее движение второго близнеца. С замиранием сердца я перемещала ладонь и молила Понта, чтобы ребенок подал признаки жизни. Как только я убрала руку, ее живот резко вздыбился, словно малыш пытался сказать: «Я все еще здесь. Не забывайте обо мне».
Морелла поморщилась от боли.
– Вот видишь. Второй ребенок жив и здоров. И, судя по всему, очень силен. – Я попыталась усмехнуться в надежде на ответную улыбку, но Морелла легла на бок и повернулась ко мне спиной.
– Я не могу, – простонала она.
Камилла подвинулась на край кровати: ожидание явно начало ее утомлять. Приподняв бровь, она посмотрела на меня, словно ждала дальнейших указаний. Я вспомнила о подносе с лосьонами и маслами и подошла к комоду.
– Хочешь, мы с Камиллой помассируем тебе ноги? – предложила я, взяв небольшой флакон лавандового масла.
Оно поможет Морелле расслабиться и, возможно, приглушит неприятные запахи, которые все еще оставались в комнате. А пока я старалась дышать ртом. В воздухе пахло кровью, и мне казалось, что я чувствую на языке вкус медных монет.
Мы сели по обе стороны от Мореллы. Вылив на ладонь несколько серебристых капель, я показала Камилле, как массировать изгибы ступней, постепенно увеличивая давление.
Морелла застонала от слабой схватки. Вскоре боль отступила, но она продолжала жалобно плакать. Морелла была на грани истерики, которая назревала, как большой воспаленный фурункул, готовый лопнуть в любой момент, отравляя все вокруг. Не в силах отойти от страданий и боли первых родов, она продолжала сводить себя с ума. Нужно было срочно ее отвлечь.
– Приятно пахнет, не правда ли?
Морелла скомкала простыню в руке, а затем начала растягивать ее, пока нитки не затрещали и не начали рваться.
– Разве не напоминает лавандовые поля рядом с твоим домом?
Она как-то рассказывала о цветочных полях. Возможно, воспоминания о детстве помогут ей расслабиться и немного отвлечься от ребенка.
Схватка прекратилась, и Морелла сказала:
– Рядом с домом? Нет, у нас в горах не было лаванды.
Я нахмурилась, но она ничего не заметила. Зажмурившись, Морелла ждала очередного приступа боли.
– Я думала, ты жила на равнинах.
Морелла мотнула головой:
– Нет. Я выросла у одной из самых высоких вершин горной гряды. И прямо за моей деревней росли самые красивые цветы во всей округе. Ярко-красные, как сияющие рубины. С особенным сладковатым ароматом. Его сложно описать, но невозможно забыть. Мне очень не хватает этих цветов. – Ее лицо снова скорчилось от боли, но через несколько мгновений она приоткрыла глаза и добавила: – Один из них лежит на туалетном столике в стеклянном пузырьке. Правда, его нельзя понюхать.
Камилла слезла с кровати и подошла к столику.
– Красивый, – сказала она и протянула пузырек Морелле. – Похож на какую-то необычную герань.
И тут я начала вспоминать. Я уже где-то слышала о маленьких красных цветочках. Кассиус точно рассказывал… Карданские горы. Цветки Никсы и Люди Костей… Люди Вискарди.
Еще одна схватка, долгая и мучительная. Морелла уронила пузырек с цветком на кровать и сложилась пополам от боли.
Когда она наконец пришла в себя, я подняла хрустальный флакончик и внимательно рассмотрела его.
– Уверена: когда все это закончится, папа принесет тебе самый большой букет таких цветов. Или нет. Он наполнит ими весь дом!
Морелла слабо улыбнулась:
– Они растут только рядом с нашей деревней. Это очень далеко от Сольтена, они бы завяли.
Все это очень напоминало рассказы Кассиуса о Людях Костей. Если Морелла была последовательницей Вискарди, она легко могла пойти на сделку. Я с силой надавила на изгиб ее ступни. Я уже сделала неверный вывод по поводу Стерланда. Не хотелось бы ошибиться во второй раз.
– Очень жаль. Это ведь цветки Никсы?
Услышав название цветка, она оцепенела.
– Ты слышала о цветках Никсы?
Я наконец подняла глаза и сжала ее ногу в чувствительном месте.
– Я не знала, что ты с Карданских гор. Ты никогда не говорила об этом.
Камилла нахмурилась, не понимая, к чему ведет этот разговор.
– Ты рассказывала, что выросла недалеко от Форесии, на равнинах.
Глаза Мореллы округлились: Камилла поймала ее на лжи.
– Я переехала туда… позже. Когда стала акушеркой.
– Или гувернанткой? – уточнила я. Ее обман постепенно раскрывался, словно мы начали распутывать клубок ниток. – Отец говорил, ты работала гувернанткой.
Морелла заправила за ухо влажную прядь. Когда подступила очередная схватка, ее рубашка уже насквозь пропиталась потом. Инстинктивно я очень хотела ей помочь, облегчить боль, но подавила в себе это желание и встала с
