Он протянул к нам руки – и перед ним вспыхнула такая затейливая руна, что я даже не уловил всех деталей. Сколько там было основных знаков? Четыре? Пять? Или даже шесть?
Мира вскрикнула, и я почувствовал, как из неё в щит потекло время – грубо, отчаянно удерживая то, что рвалось сейчас к нам от Эмира, от бывшего регулятора Эмира. Она тоже не понимала, какое волшебство нас атакует, и удерживала его на чистой силе, на Исазе и Турсе, сжигая месяцы в секунду… нет, ох, даже не месяцы… Эмир иссыхал на глазах, съёживался, волосы у него поседели и стали клоками выпадать из головы, его перекосило, один глаз закрылся, левая рука повисла, но правая упорно держала атакующую руну…
И только в этот миг, охваченный паникой, я вколотил в руну переноса три года – и мы исчезли.
Чтобы появиться на постаменте памятника на площади Великой Любви. У меня не было времени придумывать другую точку, нам надо было удирать.
На площади было полно народа – выступали циркачи, карлики-жонглёры, может быть, те самые, из цирка, знакомые Миры. Они подбрасывали в воздух острые кинжалы и горящие факелы, ловко их ловили и дразнили зрителей, предлагая выйти и посостязаться с ними. Зрители веселились и аплодировали.
Именно это нас и спасло – никто не смотрел вверх, на памятник.
– Мира… – я схватил её за локоть.
Волшебница медленно повернулась ко мне. И тихо спросила:
– Ну… всё плохо?
Ей было лет двадцать пять. Или тридцать. Наверное, тридцать.
То есть она не была старой, конечно. Она была в самом расцвете сил. Зрелая женщина, высокая и красивая.
Совсем не та юная страстная Мира, с которой мы этой ночью полюбили друг друга.
– Всё хорошо, – сказал я, чуть не плача. – Всё хорошо, Мира. Ты красавица. Ты не старая. Всё хорошо. Мы сбежали.
– Ты повзрослел, – сказала Мира. У неё по щёкам текли слёзы. – Ты… тебе… Двадцать пять? Двадцать семь?
Я потрогал лицо.
У меня были пышные усы. Нуждающиеся в том, чтобы их постригли.
И ещё щетина на лице.
– Я же бриться не умею, – сказал я и попытался улыбнуться.
Мира кивнула:
– Я научу. Девочки много чего умеют… Грис, что это было? Как Эмир мог колдовать?
– Это был не Эмир, – сказал я.
Спрыгнул с постамента, поднял руки – и Мира шагнула ко мне в объятия. Рядом карлики принялись кидать вверх зажжённые свечи и выкрикивать:
– Приходите в шапито! Посмотрите то и то!
Я отвёл Миру в сторону от постамента. И показал на памятник.
Мраморный Властелин стоял рядом со своим бронзовым конём и смотрел вдаль.
– Это был наш повелитель, – сказал я. – Руна Ансуз! Он вошёл в Эмира и сжёг его жизнь, как спичку.
Мы смотрели на статую с таким ужасом, словно боялись, что она шевельнётся.
Впрочем, а почему бы и нет?
– Что нам делать, Грис? – тихо спросила Мира.
– Бежать. Быстро и далеко, – сказал я. Отвесил затрещину мальчишке-карманнику, который начал было примеряться к моему кошелю. – Идём.
– А как же Сеннера и Сект? – зачем-то спросила Мира.
Под руку, как солидная взрослая пара, мы уходили с площади Всеобщей Любви. За нами, под смех толпы, веселили народ циркачи.
– Мы им уже ничем не поможем, – ответил я.
Эттир второй
Руна восьмая, Вуньо
Заказчик был суетливым, подозрительным и жадным. Все самые неприятные качества в одном человеке. Ему хотелось получить результат быстро, дёшево и качественно.
– Так не бывает, – повторил я. – Если быстро и качественно – то будет очень дорого. Если быстро и дёшево – то будет некачественно. Если качественно и дёшево – то будет небыстро.
– Сколько? – спросил заказчик. Это был мужчина лет сорока, наружности вполне приятной, но с чересчур уж ухоженными усиками и бакенбардами. И ещё напудренный парик, который он носил даже дома! Да и ногти на руках слишком холёные. Нет, дело не в том, что он не работал руками. Для некоторых профессий этого не требуется. Но тратить столько времени на уход за собой для мужчины непозволительно.
– Двадцать пять золотых цехинов.
– Немыслимо, – сказал заказчик. – Контора господина Ормана, «Хорошая мышь», берёт за очистку дома такого размера не более двух.
– Трёх, – поправил я. Перед работой я всегда выясняю средние цены на рынке. Магу в Западных Княжествах работы хватает, но это редко одна и та же работа. – Я сразу советовал вам, господин Де Мейер, обратиться к профессиональным истребителям крыс. У них великолепные яды, составленные лучшими мастерами натурфилософии.
– Не могу, – с болью в голосе отозвался Де Мейер. – Моя маленькая дочь больна редкой болезнью. От любых ядовитых веществ, оказавшихся поблизости, её нежная кожа покрывается отвратительными красными прыщами и чешется. Неужели вы не сделаете скидку ради ребёнка?
Вот чего я терпеть не могу – это когда шантажируют детскими слезинками! А в Западных Княжествах это сплошь и рядом. Жулики и жадины ещё те, детей эксплуатируют нещадно, у бедноты дети едва ходить начинают – уже работают на полях или в мастерских, за украденную булку могут ребёнку и руку отсечь, и плетьми запороть до полусмерти. Но при этом говорят, что детей обожают, пишут для них слащавые книжонки – про добрых нянь, мудрых волшебников, красивых фей. Два в одном, жестокость и любовь. Как по мне – хуже нет дряни.
Дочь господина Де Мейера была не такой уж и маленькой. Тощая девица с прыщами на лице, как по мне – вызванными не отравами, а неумеренным потреблением шоколада и ореховых сладостей. Лет тринадцать-четырнадцать, в этом возрасте у нас маги покидают академии и школы. Я бы её от глистов посоветовал пролечить и посадить на диету из каш и овощей – сразу бы кожа очистилась.
Зато благодаря капризам любимой дочки, у которой перед зимним праздником крысы погрызли шоколадные конфеты, господин Де Мейер решил уничтожить грызунов магией. Нет бы поблагодарить крыс за ликвидацию лишних сладостей!
– Простите, господин Де Мейер, – сказал я. – Я сочувствую вашей дочери. Но чтобы очистить ваш дом от крыс быстро и надёжно, я потрачу изрядное время своей жизни. Время – деньги.
– Да сколько вы потратите! – всплеснул заказчик руками. – Час-другой!
– А если день-другой? А если неделю? Две?
– Старший счетовод в моей конторе получает в неделю три цехина!
– Так, может быть, он избавит ваш дом от крыс? Двадцать пять, господин Де Мейер. Деньги вперёд.
Двадцать пять цехинов – это не двадцать пять золотых Тёмной Империи. Это почти в два раза меньше. И сами монеты некрупные, и золото не такое чистое, и подделывают цехины чаще, а значит, и веры в них меньше.
Но всё-таки это большие деньги.
– Двадцать, – сказал Де Мейер, смиряясь.
Я покачал головой и поднялся со стула.
– Хорошо, – сдался заказчик. – Но деньги…
– Только вперёд, – сказал я и снова сел.
Он согласился. Они всегда соглашаются.
– Для чужака вы очень самоуверенны, – буркнул Де Мейер, отсчитывая деньги. – У нас не принято так торговаться.
Враньё, кстати. Торгуются они ещё сильнее, сам Де Мейер только что этим занимался. Только они торгуются с фальшивыми улыбками на лице и всё время ссылаются на
