– Расскажите мне, что случилось, Элеанор. Почему вы убежали из дома?
Она посмотрела на куклу и сказала:
– Я никогда по-настоящему не ладила с отцом, с Патриком, я имею в виду. И вот однажды ночью я нашла несколько писем моей матери, любовных писем, все от мужчины по имени Доминик. И там, среди писем, я нашла его фотографию.
– Они встречались?
– Да. Но по какой-то придуманной, романтической временной шкале. Я не могла разобраться. Но письма были старыми, даже очень. В относительно недавних упоминалось о ребенке, о девочке. – Теперь она говорила торопливо, чуть ли не глотая слова. – Было очевидно одно. Это был человек, отчаявшийся увидеть своего ребенка. Все это содержалось в тех письмах на красивой бумаге. Я долго их перечитывала. И… и внезапно все это обрело смысл. Это я, я была ребенком этого человека.
– Что вы сделали?
– Я попыталась поговорить с мамой. Но она просто начала бормотать даже более сумасшедшие слова, чем обычно. Затем я спросила у Патрика.
– И?
– Ну, он признался. Ему потребовалось некоторое время, и он был очень расстроен всем этим, но, в конце концов, сказал мне правду. Я не была его родной дочерью. Я была ребенком Доминика Кинкейда. Но он запретил мне с ним встречаться. Конечно, это только придало мне решимости.
Элеанор замолчала и снова уставилась в бассейн.
– Значит, вы отправились на поиски своего настоящего отца? – подстегнул ее Найквист.
– Да. Я узнала, что он работает в кукольном театре. Живет и работает в крошечном месте в Тринадцатом участке, в квартале под названием Вечерняя звезда. Знаете, где это?
– Нет.
– Это в Ночном районе, но прямо на границе сумерек. Так что лишь немногие люди осмеливались туда приходить, – улыбнулась она, вспоминая. – Это был ветхий театр, окутанный туманом, и ночь там серого цвета. Он обнаружил это место, когда был молод, и занял его для обучения ремеслу кукловода. – Она слегка наклонила голову. – Я помню, как впервые приехала туда. Мне было страшно, правда. Но и интересно. Меня всегда привлекали сумерки.
– Почему?
– Я не могу это объяснить. Все всегда говорили о том, насколько это опасно, но всякий раз, когда поезд проходил через границу, меня тянуло к окнам. Мне нравились формы тумана на стекле. Когда я была маленькой, то видела там лица, животных, всевозможные вещи, вызванные моим воображением. И мое тело дрожало от волнения. С вами ведь такое не случалось, верно?
Найквист покачал головой.
Элеанор улыбнулась, продолжая рассказ.
– Конечно, когда я встретила Доминика Кинкейда, все это… все это желание обрело смысл.
– Расскажите мне о театре.
– У здания не было ни названия, ни вывески, ни официального адреса, указанного в какой-либо брошюре, ни чего-нибудь подобного. Это место вы должны были найти сами. Но позже я узнала, что оно называется театр «Силуэт».
Найквист вспомнил фотографию Кинкейда с двумя словами, написанными на обороте: «Энджелкрофт» и «Силуэт». Две резиденции Кинкейда – по одной на каждом краю Сумрачного района, на дневной и ночной его сторонах.
Он сел на скамейку рядом с Элеанор, чтобы лучше слышать.
– Значит, вы вошли внутрь?
– Да. Я вошла в дом, чтобы впервые в жизни встретиться с моим отцом, настоящим отцом.
– Как это было?
– Поначалу неловко. Нет, даже еще хуже. Он не принял меня. Не спустя все эти годы. Но я продолжала приходить к нему. И потом стало немного лучше. И после нескольких визитов стало действительно хорошо, очень естественно, – улыбнулась она про себя. – Мы поладили. Мы и правда очень хорошо ладили. Думаю, лучше, чем если бы я знала его всю жизнь. Но все в мире происходит странным образом, и вы должны извлекать из этого пользу, несмотря ни на что, верно?
– Да, верно.
– Я уходила из дома, как будто в колледж, а вместо этого встречалась с ним. Иногда мы приходили в его дом на дневной границе, в переулке Энджелкрофт, но в основном оставались в театре. Я помогала ему, убиралась, наводила порядок, читала ему сценарии и все такое. И затем Доминик начал учить меня основам кукольного театра, как заставить тени танцевать на свету. – Сказав это, Элеанор повела куклой из стороны в сторону, подняла ее в воздух и снова опустила волнообразным движением. В глазах появился блеск. – Это было лучшее время моей жизни! Самое лучшее. Наконец-то я нашла свое место в мире. – Кукла упала ей на колени. – После того как я побывала там несколько раз, он рассказал мне немного о своем воспитании.
– Продолжайте.
– Он родился в Ночном районе, но его младенцем оставили прямо на линии тумана. Ребенка забрала женщина, которая жила там, возле границы.
– В сумерках?
– Верно, – кивнула она. – Вас это пугает?
Найквист отвел глаза в сторону.
Она продолжила:
– Это была его приемная мать. Аиша, как он ее называл. Прямо там, в тумане, в сумерках. Он провел там свое детство и никогда не видел яркого света или настоящей тьмы.
– В Сумрачном районе никто не живет, Элеанор. Это невозможно.
– Думайте, что хотите. Я знаю, что видела. Я стояла на границе с отцом и даже сделала несколько шагов в тумане. Там живут люди. – Она прикрыла глаза. – Их лица сделаны из тумана.
Услышав это, Найквист подошел ближе.
– Я видел таких людей, – сказал он.
– Видели?
– Да, но за пределами Сумрачного района. Они пришли, чтобы найти меня. Они хотели…
– Что?
Он не ответил и жестом попросил ее продолжать.
– И однажды я увидела Аишу. Только один раз. Она подошла ко мне очень близко, прямо до границы Сумрачного района. Честно говоря, вид у нее был немного пугающим. Старуха уставилась на меня своими яркими желтыми глазами. Она была очень близко, и когда вздохнула, изо рта вырвался туман, заклубившийся вокруг моего лица. – Элеанор вздрогнула. – Аполлон знает, что она сделала с Домиником, когда он был ребенком, но она изменила его, я это знаю. Он и любил, и боялся ее до смерти.
– Вы не рассказывали об этом Патрику? – спросил Найквист. – Или матери?
Ответ девушки удивил его. Она сказала:
– Все мы испорчены, понимаете? Вся семья.
– Почему вы так говорите?
– Это правда. – Она уставилась на Найквиста. – Мы прокляты. Я все видела. То, как Патрик вел свое дело, руководствуясь лишь своими собственными желаниями. Поэтому нет, я ничего ему не сказала. Как я могла? Он запретил бы мне видеться с Домиником, это же очевидно. А что касается мамы… это сложно.
– Да. Я разговаривал с ней.
– Тогда вы понимаете, что я имею в виду.
– Вы ведь любите свою маму?
– Да. Конечно, люблю. Но ей нанесен ужасный вред.
– Кем?
– Жизнью. – Девушка немного приблизилась. – Вы знаете, как это иногда происходит.
– Расскажите мне.
– Моя мать время от времени исчезала. Когда мне было девять или десять лет. Она садилась в машину и уезжала, сама, без шофера. О, временами она действовала вполне осознанно, прекрасно контролируя себя. Не так уж долго.
– Куда
